Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Вот незадача сразу и приключилась. Прянул Илья вперед, махнул булавой осторожненько, даже не вполсилы, чтоб только сбить противника с коня, а только и тот не лыком шит. Змеей проскользнул под рукой, так сабелькой своей по спине плашмя вытянул — гул пошел. Вот ведь вражина, ну, держись теперь!.. А тот вьется вокруг, ровно муха прилипчивая, то с одной стороны подкатит, то с другой, то с коня свесится, то клинок так подставить норовит, чтобы луч солнечный в глаза Илье полыхнул. Увертлив противник, что и говорить!

Понял Илья, вот так, шутя, не сладить с таким. Не силой с ним равняться надобно, в ловкости да хитрости одолеть. Не всему Святогор выучил. Попривык Илья, что противник его не уходит из-под удара, встречает щитом, али оружием. Этот же, ровно маслом намазан — чиркнет по нему булава, и в сторону свистнет. Так скоро устать можно, махая без толку, тогда голыми руками бери. Сам-то не больно сабелькой своей размахивает…

Изловчился все-таки, и как витязь в очередной раз под руку поднырнул, развернулся и сзади по шлему наотмашь достал. Не сильно получилось, по самому навершью, однако ж и того хватило: соскочил с головы, покатился по земле, а у супротивника волосы светлые по плечам рассыпались. Баба!..

Опустились у Ильи руки от удивления, рот раскрылся — ровно дупло, полезайте белки-совы, всем места хватит. А баба тем временем не растерялась: подскочила, да как приложит с ходу в грудь кулаком. Не ожидал Илья, что в бабьем теле, да силища такая окажется. Взмахнул руками, да и полетел с коня на землю. Опомниться не успел: соскочила светловолосая, бросила в сторону сабельку свою, щит, выхватила из-за пазухи ленточку о три цвета, придавила грудь ему коленом, сплела руки этой самой ленточкой, снова на ноги поднялась, смотрит, улыбается.

— Ну что, женишок, — спрашивает, — сам пойдешь, аль за конем побежишь?

Совсем у Ильи в голове помутилось. И так удивительно было, а тут уж совсем ни в какие ворота…

— Какой я тебе женишок? — бормочет. — Кто ты вообще такая? Откуда взялась?

— Все вы так, — и голос у нее такой насмешливый, — один на другого как ворона на ворону… Хоть бы кто отговорку какую придумал. Ни ума, ни обхождения. Раз баба — силком ее, и вся недолга. Невдомек, что иная баба за себя и постоять может. Так может, мало не покажется. Подымайся, чего разлегся-то. Там тебя товарищи твои дожидаются.

— Какие-такие товарищи? — ничего Илья не понимает, однако поднялся кое-как. Руки к лицу поднес, на ленточку смотрит.

— Смотри — не смотри, — не вырвешься, — зубы скалит, и все тут. — Заговоренная. Самой Лелей. И не пытайся.

Как же, не пытайся. Поднапряг слегка руки — что за чудеса? Ровно цепями железными схвачены, а не ленточкой льняной.

— Ты что же это, полевица какая, али лесовица? — полюбопытствовал.

— Не полевица я, живая…

Вздрогнул Илья. Дрожь по телу пробежала. Слышал ведь голос этот где-то, вот, вроде как давеча, и слова те самые… Присмотрелся внимательнее.

— Ну, чего зенки-то вытаращил? Сам, спрашиваю, пойдешь, али на аркане волочь?

Снова руками пошевелил.

— Тебе, дурню, что сказано было? Никому не снять, кроме одного-единственного. Сама Леля мне ее подарила. И не пытайся…

Тут ленточке и соскользнуть. Настал черед бабе рот распахнуть, чтоб не все, значит, белки-совы Илье достались. Застыла, опустив руки. Смотрит на Илью, слова выговорить не может.

И он столбом застыл. Вспомнил и голос, и слова. Глядит — наглядеться не может. Так вот ты какая, судьба, кузнецом выкованная… И чем больше глядит, тем больше хочется. Краса-то какая… Конечно, и у них в деревне девки красные были, да только куда им до этой…

А она… Вдруг закраснелась, руками закрылась, отвернулась и… расплакалась.

Видит Илья, содрогаются плечики, даром что доспехом прикрытые. Поднял руки, сжал осторожненько плечики эти.

— Ну, чего ты, чего?..

А она вдруг повернулась, уткнулась в него, и плачет, не перестает.

Приобнял, прижал к себе, такой беззащитной вдруг показалась. Даром что вот-вот только одним ударом с коня сбросила, что не сарафан на ней, доспех воинский. Гладит по волосам, еле-еле прикасается, ровно обидеть боится. А она отодвинулась, смотрит глазами, все еще слез полными, а сама солнышком сияет, улыбается.

— Суженый, — шепчет, — звать-то тебя как?

— Ильей, — почему-то шепотом ответил, а у самого сердце из груди рвется. Слово-то какое: «суженый»… Куда там Сирину, с его песнями… Вот прямо сейчас раскинуть руки, да взлететь к небу синему, да кликнуть кличем великим на все пространство видимое: «суженая»…