Александр Тарасенко - Полёт ласточки в околоземном пространстве

Дядя Егор довольно, но слегка удивлённо кивал. Видя, что Ласточка задумалась, ослеплённая богатством возможностей, сказал: — По условиям задачи «любому». Значит и себе тоже. Быстро догадалась. Только не надоест ли жить в своё удовольствие? Есть что хочешь, спать с кем пожелаешь, быть, где только захочется. Париж, Рим, Лондон. Нет нужды в деньгах и все люди твои игрушки. Но сколько же можно играть, неужели не надоест?

— Не знаю — сказала Ласточка.

Они помолчали. На скатерти крохотная коричневая точка от капельки чая.

— Ответь, почему люди обычно стыдятся лучших, а не худших своих мыслей — неожиданно спросил дядюшка. Его голос звучал сварливо, словно говорил архетип всех дядюшек на свете: по стариковски вредных, но в глубине души добрых: — Почему лучшие побуждения остаются не высказанными, а наихудшие наоборот выпячиваются. Отчего люди стараются выглядеть хуже, чем они есть?

— Не понимаю — пролепетала Ласточка.

— Я же знаю, о чём ты думала — всё так же ворчливо продолжил дядя Егор: — Ты хотела сказать, что попробовала бы изменить мир к лучшему. Скорее всего, у тебя ничего бы не получилось, ты и сама понимала это, но хотя бы попробовала. Хотела сказать, что приказала бы себе стать не только умнее, но лучше. Лучше во всех смыслах и в моральном тоже. Однако почему-то не сказала. Вместо этого: удовлетворение желаний, вывешивание грязного белья. Нет, я уверен, что ты приказала бы влюбиться в себя десятку красивых мальчиков. Может быть, превратила бы жизнь неприятных тебе людей в ад. Но ведь не только это. Не только. Зачем стесняться своих самых лучших побуждений?

Лицо Оли пылало. Казалось, дотронься до пунцовых щёк, до лба, оттенка спелого помидора и обожжешься. Говорить с дядей на такие темы и так свободно, всё равно, всё равно — она не могла придумать подходящего сравнения — всё равно, что говорить с отцом.

Наконец Ласточка тихо-тихо сказала: — Разве можно узнать, как я повела бы себя, получив дар власти. Хочется надеяться, но я боюсь себя, своих желаний и страшных возможностей. Сделать мир лучше. Сразу хочется спросить «что значит лучшие». Конечно, я подумала об этом. Но облечь мысли в слова было бы неправдой. Хвастовством…

— Фарисейством — закончил дядюшка — Прости, я смутил тебя.

— Ничего — Ласточка вытирала лицо платком.

По правилам хорошего тона разговор следовало перевести, например, на погоду, но дядюшка упрямо продолжил: — Имей возможность поделиться властью при этом, не теряя её, поделилась бы с кем-нибудь?

После долгого раздумья Ласточка произнесла одно слово: — Да. — Она пришла в себя. Кожу на лице больше не щипало, а зеркальце в карманной косметичке отражало всего лишь слегка растерянную девушку.

— Но почему! — впервые дядя Егор слегка повысил голос: — Делиться властью с другими почти противоестественно. Твоя, правда, почему «да»?!

— Этот дар не должен пропасть — задумчиво сказала Ласточка, впрочем, не глядя дяде в глаза: — Ничего новое не должно быть потерянно безвозвратно. — И совсем тихо прошептала: — Потерянно для человечества. — Можно смеяться — подумала она — Человечество — такое громкое и смешное слово. Чем же мы занимаемся, господи, боже мой! Приехал, называется дядюшка.

— Это всё, что я хотел услышать — Егор Николаевич разглядывал племянницу, заставляя ту смущаться и ещё дальше отводить глаза.

— Неужели сеанс психологической разгрузки закончился — попыталась пошутить Оля — А думала затянется на всю ночь.

На столе лежит шар из стекла — дядюшкин подарок. Искусственный снег успел опуститься, накрыв игрушечный домик белой пеленой.

— Почти закончился- поправил дядя Егор.

— Что? — Почти закончился сеанс.

— О нет!

— Больше никаких вопросов — успокоил дядюшка — Так, маленькая просьба. Можно сказать пустячок.

Оля изобразила показное смирение. Её словно бы встряхнули, как стеклянный шар. Не простой был разговор. Очень откровенный. Такие бывают раз в несколько лет, а может быть и никогда. Если всё-таки бывают, то обычно между влюблёнными, но никак не между дядей и племянницей.

— Пожалуйста, вспомни нашу прошлую встречу — попросил Егор Николаевич: — Где она состоялась. Может быть в Выборгске. Или в Петербурге. Во что мы были одеты. Какая стояла погода.

На Олином лице крупными буквами написано «какая глупость» и «кажется, дядя сошёл с ума, что мне делать». Однако Ласточка добросовестно начала вспоминать и постепенно надписи на её лице стирались.