Александр Мазин: Фаргал. Трон императора

Мощенная квадратными плитами дорога, огибавшая площадь, называлась Белой, поскольку соединяла Царские ворота и Дворец императора Карнагрии. В эти ранние часы дорога в общем-то отвечала своему названию, благодаря трудам городских метельщиков, Но первые навозные плюхи уже «украсили» ее, а к полудню прохожим придется очень внимательно глядеть под ноги, чтобы не соскребать потом с подошв что-нибудь липкое и вонючее.

Только рассвело, но торговля уже помаленьку началась, и мальчишки-зазывалы вопили во всю мочь отдохнувших за ночь глоток.

Но это на рынке. У домиков же, выстроившихся справа от Белой дороги, по утрам наступало затишье. То, чем здесь торговали, ночью пользовалось большим спросом. И здешние зазывалы к утру притомились. Тем не менее трех воинов в красных доспехах и таких же красных плащах, воинов, гордо шествовавших по самой середине улицы, пытались остановить трижды на протяжении всего пятидесяти шагов. Щедрость и любвеобильность лучших солдат Карнагрии, Алых, равнялась их воинской доблести. Но воины только отшучивались. Они уже избавились от избытка семени и искали других развлечений.

И нашли.

На деревянной лесенке, ведущей к занавешенным красно-черной тканью дверям, на корточках, сидел самериед. Из-за плеча чужеземца торчала рукоять меча. Заманчиво!

Трое Алых, как по команде, замедлили шаг и переглянулись.

— Эй, брат, — громко сказал один солдат другому. — Что там делает эта узкоглазая обезьяна?

— Я думаю, обезьяна какает! — отозвался второй.

И испустил соответствующий звук.

— А почему она не сняла штаны? — поинтересовался первый.

— Потому что это самерийская обезьяна! — подчеркнуто серьезным тоном ответил второй. — У них там ходят голышом. Он привык.

— Да нет! — вмешался третий. — Он просто засмотрелся на ту ослицу. Знаешь, у самерийцев слабость к ослицам. Засмотрелся и забыл снять портки.

Трое остановились напротив лесенки.

Мишень их шуток, самериец, даже не шелохнулся. Его широкое, с темной, морщинистой кожей, лицо не выражало никаких чувств. Как будто он не понимал карнатского диалекта.

Алые, впрочем, отступать не собирались.

— А почему он не кланяется нам? — спросил третий. — Почему вонючая самерийская жаба не выказывает нижайшее почтение?

— Пожалуй, придется отрезать ему косу, — заявил второй. — Как думаете, братья, сгодится она для метлы моему рабу?

— Вряд ли, — ухмыльнулся первый. — Слишком грязная.

Несколько мальчишек-зазывал из соседних борделей уже приплясывали вокруг. Остановилось и несколько покупателей, направлявшихся на рынок. Похоже, будет потеха!

— Может, он сдох? — выдвинул предположение первый солдат. — Гляньте, братья, даже не сморгнет!

В десяти шагах остановился городской стражник. Но и не подумал вмешаться. Будь это сокт, фете или эгерини — может, он и вступился бы. Хотя… Защищать чужеземца от любимцев императора? Ищите дурака!

— Я знаю, как проверить, сдох он или нет! — заявил второй.

Он порылся в поясном кармане и выудил медную монету.

— Вот, — показал он друзьям. — Медь! Любимый металл самерийцев!

— Почему? — спросил первый.

— Потому что лбы у них медные.

— Точно?

— Клянусь целкой его бабушки. Сейчас услышите!

И запустил медяком самерийцу в лоб.

Но его ждало разочарование. Чужеземец с необычайной ловкостью перехватил монету и метнул обратно. Медяк угодил точно между глаз Алого.

Вид у опешившего воина был такой, что один из мальчишек-зазывал хихикнул. Но — в кулак. Не дай Ашшур попасть под руку рассердившемуся Алому!

А воин действительно рассердился. И схватился за меч. Шутки кончились.

Самериец как ни в чем не бывало сидел на корточках.

В этом положении трудно было оценить его стать. Хотя по морщинам и серой от седины косе видно, что немолод.

Алый, держа руку на оголовье меча, подступил к лесенке.