Владимир Микульский - Незаконнорожденный. Посольство в преисподнюю

Продолжая обнимать Шамши и прижимаясь к нему, она за его спиной перехватила рукоять кинжала обеими руками, поднялась на ноги, нацелилась и резким движением обеих рук к себе, как бы обнимая, сквозь спину пронзила сердце несчастного влюбленного безумца. Он охнул и, выскользнув из ее рук, замертво опустился на плиты пола. Она толкнула его труп обутой в разукрашенный сапожок ножкой.

– Презренный шакал! – с ненавистью сказала она, легко вытаскивая кинжал из спины и вытирая его об его одежду, – посмел меня лапать! Возомнил, что он мне ровня! Теперь придется отмываться от его грязных рук!

От толчка ворот рубашки Шамши распахнулся, и на открывшейся костлявой груди сверкнул рубиновый огонек. Она наклонилась и, поддев кончиком кинжала грязный шнурок, вытащила надетый на него красивый золотой перстень с огромным красным камнем.

– А мальчик знал толк в перстнях! – одобрительно пробормотала она, разрезая шнурок и поднимая его, – ну что ж, я заберу его, не оставлять же для жадных рук могильщиков! Интересно, где он украл такую красоту?

Она надела перстень на палец правой руки, полюбовалась на него, отставив ладонь и вытянув пальцы вверх. Он был действительно восхитителен на ее тонкой руке. Она, спрятав кинжал в сапожок и переступив через труп, тут же забыв о нем и направилась в покои Энпилухана.

– Я приветствую моего властителя! – сказала она, прижав руку к груди.

– О, какой восхитительный перстень! – воскликнул Энпилухан, – откуда он у тебя?

– Так, подарок, – отмахнулась она.

– И кто это дарит тебе такие подарки? Покажи-ка, покажи!

Она, играючи с ним, завела руку за спину и сжала кулак, со смехом уворачиваясь от Энпилухана. И сразу же ее больно кольнуло в палец. Она испуганно отдернула руку и оглянулась назад. Там никого не было. Тогда она взглянула на палец. Из-под перстня выступила капелька крови. Энпилухан взял ее руку, осторожно снял перстень и провел мизинцем внутри него. Что-то укололо и его.

– Ничего страшного, небольшая зазубринка, – объявил он результаты осмотра, – завтра отдам ювелиру и он исправит ее.

Она все еще испуганно держала руку на уровне груди, а на пальце висела капелька крови. Энпилухан протянул ей свой мизинец, на котором также выступила немножко крови, и коснулся ею ее капельки.

– Вот видишь, я смешиваю нашу кровь. И теперь ничто не может нам помешать…

И он притянул ее к себе. Она оттолкнула его.

– Все еще злишься на меня? – с улыбкой спросил он.

– А как же не злиться? – с возмущением ответила она, – в своем рвении получить завещание ты совершенно не думал обо мне! Меня несколько раз могло убить колдовство – и когда пересекали ирак, и на зыбучих песках, и дальше!

– Мое сокровище, я был уверен, что с тобой ничего не случится! Я специально потребовал, чтобы колдуны ни в коем случае не нанесли тебе вред. И они выполнили просьбу. Иначе как бы ты уцелела?

– Это правда? Ты на самом деле сделал это для меня? – обворожительно улыбаясь, спросила она.

– Конечно, любовь моя! Теперь ты уже не будешь отталкивать меня?

Через несколько мгновений она, обнаженная и прекрасная в своей наготе, знающая свою неотразимость, уже лежала на ложе, снисходительно поглядывая на его лицо, на котором, как всегда, отражалось его восхищение ею.

– Как ты прекрасна! – сказал он, также обнаженный, подходя к ложу.

Она хотела ответить, но внезапная жгучая боль в животе заставила ее пронзительно вскрикнуть. Она скорчилась в кровати, прижала ноги к животу и обхватила его руками. А боль поднималась все выше, к сердцу. Она уже не кричала а хрипела, изо рта потоками летела пена.

Энпилухан в ужасе отшатнулся, хотел было позвать стражу, но спазмы сдавили его горло, а у него живот также прорезала нестерпимая боль…

Когда рабы, обеспокоенные тем, что Энпилухан и его возлюбленная Иранна не вышли к ужину, направились узнать, почему их нет, то в коридоре наткнулись вначале на перебитый пост охраны, затем на труп высокого молодого, но сильно изможденного человека с обритым по-жречески черепом, на спине которого напротив сердца была небольшое трехгранное отверстие от воровского кинжала, а в покоях на ложе в потоках начавшей высыхать пены лежали обнаженные трупы Энпилухана и Иранны с лицами, выражающими такие мучения, что рабы поскорее накинули ткань, лишь бы не видеть страдальческое выражение на них.

Утро следующего дня застало Пели и Хутрапа сидящими в рабочем кабинете напротив друг друга. Пели был, как всегда, свеж и деятелен. Хутрап же был основательно помят и выглядел уставшим. Этой ночью прилечь ему не пришлось. И сейчас он докладывал Пели о ночном происшествии во дворце сына старого царя и о принятых в связи с этим мерах.