Владимир Микульский - Незаконнорожденный. Посольство в преисподнюю

Никто не ожидал услышать такие слова. В сразу наступившей мертвой тишине были слышны только шаги Хутрапа, вышедшего к столику верховного жреца. Он держал в руке опечатанную шкатулку, точно такую, которая уже стояла на столе. Ропот пронесся из конца в конец по залу. Верховный жрец, онемев, смотрел на шкатулку, как на опасную змею.

Если красавица, представлявшая интересы Энпилухана, предъявила собранию только свиток, то Хутрап, представлявший интересы Пели, предъявил шкатулку, в которой заключен был свиток. Эту разницу заметили практически все присутствующие в зале.

– Этого не может быть! – прошептал Энпилухан.

– Что ты замолчал, жрец? – в тишине раздался спокойный голос Хутрапа, – или голос отнялся?

Иранна стояла, открыв от изумления рот.

Слова Хутрапа словно подстегнули Энпилухана. Он вскочил с места.

– Ты мошенник! – кричал он на Пели, брызгая слюной.

Ему же вторила его свита, осыпая бранью противников. Некоторое время в помещении стоял сплошной крик. Пели же спокойно сидел, не реагируя на брань и крики. Так же спокойно стоял Хутрап. Чувствуя, что здесь что-то не так, скандинав и Набонасар во все глаза смотрели на все это, не понимая, откуда у Хутрапа взялось еще одно завещание, и ожидая, чем все это закончится.

Придя в себя, с огромным трудом с помощью помощников верховный жрец установил тишину.

Еле ворочая языком, он вынужден был продолжить церемонию и пригласил представителей сторон осмотреть принесенную Хутрапом шкатулку. Печати на ней, а затем и на находящемся в шкатулке свитке, также признали настоящими.

Итак, на столе перед верховным жрецом лежали три свитка. Один из них, лежащий посередине, изначально был у жрецов, а два других, по уверению сторон, вторые части завещания старого царя Элама, оба с подлинными печатями, что никак не могло быть. Оставалось только вскрыть их. Снова наступила напряженная тишина.

Трясущимися руками верховный жрец сломал печать свитка, лежащего посередине, с трудом разрезал опутывающий его шнурок и развернул свиток, показав его всем, присутствующим на церемонии. Один край свитка был ровный, а в другом было вырезано три пилообразных больших неровных зуба, проходящим прямо по значкам, разрезав их так, что совершенно нельзя было понять, что там написано. Жрец положил этот свиток на столик.

У него настолько дрожали руки, что он вынужден был уступить место одному из своих помощников. Тот схватил свиток Энпилухана, сломал печать, разрезал веревку и, не разворачивая, положил его слева от лежащей на столе первой части завещания. Так же он поступил со свитком Пели и, положив его справа от первой части завещания, отступил в сторону, снова уступая место верховному жрецу. Тот взялся за края обеих свитков, немного помедлил, затем резким движением встряхнул их, расправляя, и поднял вверх. Еще некоторое время стояла полная тишина. Присутствующие рассматривали поднятые свитки. Затем помещение наполнилось криками – восторженно вопили приверженцы Пели и негодующе кричали приверженцы Энпилухана. Потому что свиток, поданный Иранной, был прямоугольный, здесь ничего не надо было даже и смотреть, а свиток, поданный Хутрапом, имел с одной стороны пилообразные зубцы.

Понимая, что ничего сделать уже нельзя, верховный жрец сложил вырезы свитка первой части завещания и свитка Пели. Они абсолютно совпали в одно целое, открыв три искомых слова: доставивший свиток – царь.

Сторонники Энпилухана яростно кричали про обман, что они не признают коронацию Пели. Сам Энпилухан бледный, как смерть, сидел ни жив, ни мертв.

– Как это случилось? Этого не может быть! – шептала помертвевшими губами Иранна. И тут она встретилась глазами с иронично глядящим на нее Хутрапом. И поняла, что этот хитрый царедворец просто использовал ее, считающей себя самой умной и ловкой, в своей чрезвычайно сложной и опасной игре, где часто ставкой была сама жизнь, и победил, доведя игру до логического конца.

Верховному жрецу ничего не оставалось делать, как объявить, что, согласно завещанию усопшего царя, царская корона Элама переходит к Пели. Когда Пели подошел к жрецу и преклонил колено, тот, проклиная его про себя, возложил корону ему на голову. Помощники верховного жреца запели священный гимн, и дальнейшая церемония проходила уже в присутствии множества жрецов сначала в священной роще у подножия зиккурата, затем в главном храме богини Пиненкир на его верхней площадке под приветственные крики собравшихся толп народа. Про Энпилухана все сразу же забыли, даже большая часть его сторонников кричала здравицы и как могла лезла с поздравлениями к Пели, чтобы загладить свою вину и не попасть под предстоящие репрессии против его противников. А самые ярые противники Пели срочно помчались по домам, чтобы как можно быстрее собраться и сбежать из страны.