Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, скажем, что лишь немногим счастливчикам удалось сделать это. Пели, если это было необходимо для него лично или для страны, и тогда, и в будущем действовал быстро, решительно и беспощадно. Такое было время…
Пол-луны прошло после коронации Пели. Иранна жила во дворце Энпилухана, зализывающего полученную душевную рану, но ничего конкретно не предпринимающего, чтобы исправить положение хотя бы с помощью меча наемного убийцы или яда, защищенного от репрессий Пели тем, что он являлся родным сыном всеми уважаемого старого царя Элама. В первый же день они сильно повздорили, и она ушла от него в другое крыло дворца.
Но надо было что-то делать. Не только ее деятельная натура требовала этого, но и поступившие новые инструкции Нарамсина, царя Аккада. Энпилухан теперь чуть ли не на коленях умолял ее вернуться к нему. Каждый день рабы приносили на ее половину его дорогие подарки и охапки цветов. Наступало время сменить гнев на милость.
Перед поздним ужином, как это было принято у Энпилухана, засиживающегося далеко за полночь, но встающего в полдень, Иранна в своей обычной, даже не парадной, одежде отправилась к Энпилухану. Неподалеку от его покоев высокая фигура, внезапно вынырнувшая из-за поворота коридора, преградила ей дорогу. Она невольно вскрикнула и сделала шаг назад. Перед ней стоял Шамши, которого все считали погибшим в пропасти и про которого она давно уже забыла. Он напоминал истощенного оборванца, лишь на худом с острыми чертами лице огнем безумия горели глаза.
Она испуганно оглянулась, ища взглядом стражников, обычно находящихся в этом коридоре. Но коридор был пуст.
– Я убил их всех, – сказал он, глядя на нее сверкающими глазами, – разве могли они оказать сопротивление мне, всю жизнь учившемуся владеть мечами обеими руками? Я любил тебя, а ты предала меня, как ты могла? – продолжал он.
Ее ум заметался в поисках выхода и тут же нащупал его. Перед ней был безумец, опасный безумец, надо было хотя бы на время отвлечь его внимание.
– Да, я виновата перед тобой! – молитвенно сжала она руки и опустилась на колени, – но Бурна сам приставал ко мне! Угрожал убить, если я не подчинюсь. Что было делать мне, слабой беззащитной девушке?
– Глупец! – нежно шептала она, обнимая ноги Шамши, – ведь я любила тебя, и только тебя! Уедем, уедем отсюда далеко-далеко! Там мы будем только одни – ты и я! И будем любить друг друга без памяти! А потом вместе уйдем в чертоги Мардука!
Она еще крепче обняла Шамши, прижалась всем телом. Горячая волна ударила ему в голову. А тем временем рука ее нащупали в сапожке неразлучный трехгранный кинжал-стилет, который она не раз успешно использовала по назначению.
Последний раз это случилось в Лараке, когда она, ловко притворяясь отравленной дымом, убила старшину купцов, видевшего ее лицо, который мог опознать и выдать ее. Ведь это она была тем тайным послом аккадского царя, который появился в аккадском торговом дворе в гостях у старшины купцов. И откуда она с трудом выскользнула из огня, сумев провести Бурну. А до этого в Ниппуре, где она же была тем главным, кто вошел в дом с ожидающими засланными заранее аккадскими шпионами, и этим же кинжалом убила провинившегося из них. И была тем, кто убил так некстати узнавшего ее проводника из Ниппура. Тогда ей крупно повезло, она была на грани провала. Этот же человек был проводником, не так давно приведшим караван в Сусан (хотя ей больше нравилось другое название этого города – Сузы), где был допущен вместе с хозяином каравана к Энпилухану. Энпилухан позвал ее и одаривал прекрасными ожерельями, поднесенными караванщиком ему в дар, в присутствии проводника. Поэтому проводник сразу же узнал ее и обратился к ней как к госпоже, назвав ее настоящее имя, думая, что она тоже путешествует с караваном, не зная истинного положения дел. Поначалу она страшно перепугалась, но школу жрецов она успешно прошла не зря – уже скоро она своим волшебным голосом совершенно очаровала проводника. А затем дала намек и на нечто большее, сказав ему, что будет ждать его вечером у ближнего холма. Затем приказала отвернуться и удалиться. Когда же он, счастливый, повернулся к ней спиной, ее верный трехгранный кинжал-стилет, который всегда находился у нее в сапожке, вонзился в его спину. Точно так же был убит табунщик и искалечены кони. Острой гранью кинжала она незаметно надрезала веревку, стягивающую плот, при переправе через левый рукав Евфрата. Конечно, она сильно рисковала при этом, ведь плот мог развалиться и раньше, чем она сама сошла на берег. Но все прошло как нельзя лучше…
Читать дальше