Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Он не вскочил на ноги, чтобы оттащить меня, а лишь наклонился вперед и подбросил в костер пару поленьев. Я чуть отвела руку от волка:

– Кто-то должен. Он держится из последних сил, терпит боль, чтобы вложить хотя бы ее. Но этого все равно недостаточно.

– Он не хотел бы, чтобы ты отдала все, что есть ты, его волку!

Я уставилась ему прямо в глаза и не отвела взгляда. Я знала самую страшную правду. Отец не хотел, чтобы я вошла вместе с ним в камень. Он хотел, чтобы с ним был его Шут. Я чуть было не сказала это вслух. Чуть было…

Но я только спросила:

– Тогда почему ты не отдашь?

Я хотела, чтобы он ответил, что хочет жить и ему еще надо сделать много важного в этой жизни. Что ему страшно.

Вместо этого он совершенно спокойно сказал:

– Мы оба знаем почему, Би. Ты писала об этом, он, в общем-то, сам мне об этом говорил. Это ему решать, и только ему. Твои сны говорили об этом. Ты записала, и я прочел. Черно-белая крыса убегает от него. В своем последнем письме мне он писал, что лучше бы я не возвращался и он бы мог сам решать за себя. Он писал, что понял, как я использовал его снова и снова. – Он вдруг резко втянул ртом воздух и спрятал лицо в ладонях. И весь затрясся от рыданий. – Если бы он хотел отомстить мне за все, вышла бы отличная месть. Это худшее, что он мог мне сделать. Теперь я знаю, каково это, когда тебя бросают. Как я бросил его.

Что я наделала?

Мне на ум пришли слова, которые я слышала от отца, читала, слышала от других людей.

– Никогда не делай ничего, прежде чем поймешь, чего ты уже не сможешь больше сделать после этого.

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня:

– Не слово в слово, но почти. – У него был больной и усталый вид. – Никогда не делай ничего непоправимого, пока не поймешь, чего ты уже не сможешь сделать после этого. Эти слова я много лет назад услышал во сне. Эти слова я решился сказать королю Шрюду, чтобы он не позволил принцу Регалу убить незаконнорожденного сына Чивэла. Я знал, что этих слов хватит, чтобы спасти Фитцу жизнь. В первый раз. – Он покачал головой. – И еще много раз после я вмешивался в события, чтобы не дать оборваться волоску, на котором висела жизнь Фитца. Чтобы он остался жить и я мог использовать его как рычаг, направляя мир на новый путь.

И мир вокруг меня в одночасье перевернулся.

Я сказала, тщательно выговаривая каждое слово:

– Ну ты и дурак!

Он так удивился, что на миг даже забыл о боли.

Может, я еще сумею исправить то, что сделала? Чтобы он сделал то, что должен?

– Я врала тебе! – шепотом выпалила я. – Я знала, что ты читаешь мой дневник. Читаешь мои сны. Я написала это, потому что не придумала ничего лучше, чтобы сделать тебе больно! Я солгала, чтобы причинить тебе боль. За то, что ты дал ему умереть, а сам остался жить. За то, что он любил тебя больше, чем меня! – Я набрала побольше воздуха. – Он любил тебя больше, чем кого-либо из нас!

– Что? – выпалил Шут и застыл с открытым ртом и вытаращенными от удивления глазами.

Можно подумать, он не знал, что его всегда любили больше всех. Что он всегда был Любимым.

– Ну дурак же! Вопросы дурацкие задаешь! Иди к нему! Прямо сейчас. Он хочет быть с тобой, не со мной! Иди!

Я что, сорвалась на крик? Мне все равно. Пусть все таращатся как на представление, пусть хоть весь лагерь проснется и уставится на меня. А ведь и проснулся. Дьютифул стоит с мечом наготове, озираясь в поисках врага. Все полусонные, разбуженные моим криком. Нед изумленно моргает, отвесив челюсть, Неттл прячет лицо в ладонях, услышав страшную правду из моих уст.

А отец поднял руку. Его лицо было жутко изуродовано, смотреть в него было все равно что смотреть в лицо самой смерти. Только серебряная половина оставалась гладкой. Рука его, та, что еще была человеческой, чуть-чуть приподнялась. Он повернул ее окровавленной ладонью вверх. Потрескавшиеся губы шевельнулись.

Любимый.

У него не было сил говорить, но я знала, что́ он хотел сказать.

И Шут тоже это знал.

Он встал, одеяло упало с его плеч. Стащил с руки перчатку и выронил ее. И неуверенно, будто марионетка в руках неопытного кукольника, пошел. Он подошел к отцу и с неимоверной нежностью коснулся его руки. А потом привалился к каменному волку, повернувшись к отцу лицом. Обнял его поперек тощей спины, привлек к себе… И дотронулся до волка серебряными кончиками пальцев.

На миг все застыло. А потом я увидела, что пальцы Любимого ерошат мягкую шерсть на спине волка. Очертания моего отца и Любимого в свете костра расплылись и поблекли. Я почувствовала нечто неописуемое. Словно где-то открылась дверь, и оттуда налетел ветер, а потом дверь снова закрылась. Только она вела в поток Силы, и порыв был таким мощным, что даже Неттл содрогнулась. На кратчайшее мгновение я увидела расходящиеся от них лучи. Средоточие путей, перекресток судеб. И все кончилось. Нечто стало полностью завершенным, каким ему и следовало быть.