Екатерина Кинн - Крылья Вёлунда

Хёрвард и Пёрышко вытащили лодку повыше, чтобы прилив не унес, и огляделись. Дверг уже манил их, махал рукой на узкую тропку меж валунов.

Тропа сделала поворот и вывела их на ровное место. К боку скалы прижимались потемневшие от непогоды строения.

— Кузня Вёлунда! — догадался Хёрвард. — Это же тут его поселил конунг Нидуд!

Пёрышко оттер его плечом с дороги, рванул приржавевший засов на сколоченной из толстых досок двери. К удивлению Хёрварда, засов вышел из петель, дверь распахнулась. Внутри было темно, но сыростью не пахло. Пылью, окалиной, остывшим очагом… Пёрышко пошарил в темноте, ударил кремнем о кресало — разгорелся огонек. Он понял факел над головой. Каменные стены сходились неровным широким углом, и только передняя стена с дверью была сделана руками человека. Весь угол занимала печь, сбоку торчали сложенные мехи. Лари вдоль стен, каменная наковальня перед печью — Хёрвард никогда такой не видел. Какие-то бочки, опрокинутая скамья, лавки вдоль стен…

Пёрышко ходил по этой чудной кузне, светил факелом, разглядывал. Потом положил на наковальню тяжелый сверток и сказал:

— Завтра попробую. Отвезти тебя обратно, Кремень?

Дверг вместо ответа трижды стукнул по стене — звякнули золотые обручья, стукнул об камень тусклый перстень. Тень на стене стала глубже, чернее, дверг шагнул в нее — и исчез. Хёрвард осторожно потрогал то место — камень и камень, нетронутая скала.

Сумерки сгустились в темноту. Было тихо, только шумел ветер в скалах и верхушках сосен, да шумело море. Хёрварду было не по себе без оружия под рукой — не считать же оружием один нож. Из скалы неподалеку бил родник, Хёрвард сходил к нему и принес воды в покривившемся ведре. Пёрышко тем временем развел огонь в очаге и сидел на лавке, свесив руки между колен. Хёрвард сел рядом с ним и задал вопрос, который мучил его всю дорогу:

— Если она умеет отводить глаза, то почему она не отвела мне? Показалась бы красавицей — и все.

— Ну да, — фыркнул Пёрышко. — А потом наутро после свадьбы ты бы проснулся и увидел ее рядом с собой.

— Ага, и помер бы с перепугу, — засмеялся Хёрвард. — Нет, правда, почему?

— Ты вот думаешь, что она уродина, а отведет глаза и покажется тебе красавицей. А ты не думал, что она отводит глаза, когда кажется уродиной?

Хёрвард открыл рот. Закрыл. И так и не придумал, что сказать.

Хёрвард слизнул с губы соленый пот и налег на рычаг, раздувающий мехи. Пламя в странном Вёлундовом горне уже ревело, жарко было, как в Муспелльхейме. Про себя Хёрвард проклинал хитрого дверга самыми черными проклятиями, но понимал, что сам вделся в это дело — никто не заставлял его предлагать помощь и браться за мехи, подносить горючий камень, терпеть жару и боль в мышцах. Счет времени Хёрвард давно потерял, и на ногах его держала только гордость.

Снаружи пролетел день, солнце утонуло в море — и только тогда его сменила Колокольчик. Она вышла из каменной стены, поставила у очага здоровенный узел, от которого сытно пахло съестным, и перехватила рычаг. Пёрышко, если и заметил это, то вида не подал.

Хёрвард напился воды, зачерпнув ковшиком из кадки, которую сам же утром и наполнил, натаскав воды из ледяного ключа, остаток вылил за шиворот и плеснул на лицо.

Пёрышко продолжал ковать, словно и не заметил перемены, разве что покрикивать перестал, видно, Колокольчик поддавала жару как нужно.

— Иди поешь, — сказала Колокольчик Хёрварду. — Вон, на столе лежит, матушка велела отнесть.

Ага, подумал Хёрвард, вот так отведаешь двергского каменного хлеба или рудного пива, так и останешься в горе, стену подпирать. Но лепешки в узелке были просто ячменными лепешками, а в обычном глиняном горшке с крышкой, каких у каждой хозяйки по десятку, вкусно пахло еще теплое варево.

— Это из чего? — подозрительно спросил Хёрвард.

— Ешь давай, — не отрывая взгляда от раскаляющейся в горне полосы, бросил Пёрышко. — Грибная похлебка это, вкусная.

Хёрвард помедлил. Грибы — троллья еда, это все знают. Но вот словене их едят, Хёрвард сам видел. Вздохнув, он запустил ложку в горшок. Похлебка и правда оказалась вкусной. Хёрвард отъел четверть, отложил ложку, снова закрыл горшок крышкой и завернул в полотно. Потом вздохнул и встал рядом с Колокольчик качать мехи.

Когда в следующий раз Хёрвард отошел от горна, снаружи была уже ночь. Над Рудной Горой вдали плыл тоненький месяц, бросал в морские волны, в мелкую зыбь пригоршню серебра. Хёрвард вышел из кузни и вдохнул сладкий прохладный воздух.