Элиза Полуночная - Крылья дракона

Они нашли прибежище среди заклинателей Тьмы. Прежде Араней считал, что плата за силу, что они получают, слишком велика, но с гибелью жены многое изменилось. Пусть он не был юн, как иные ученики, пусть наставники твердили, что он не переживёт ритуал инициации, погибнет, оставив дочь сиротой. Араней не желал отказываться от цели.

Лишь двое адептов из десяти выживали после соприкосновения с Тьмой. Араней стал одним из тех, кто выжил. Так внутри него появилась тень Тьмы и отмщение стало чуточку ближе.

Говорили, что время лечит, но вместе с тем, как росла его дочь, росла и жажда уничтожить всё, что бродило за границей деревни. А ещё росло разочарование в силах заклинателей. Той силы, что давала тень, было недостаточно, чтобы уничтожить проклятый Лес. Всё, что делали заклинатели – оберегали жалкие клочки земли, на которой жили перепуганные людишки. Он не желал защищать, он стремился уничтожать, заливать землю кровью магических тварей, сжигать деревья и втаптывать драконьи кости в пепел. И он не был единственным, кто жаждал мести. Многие адепты, из числа тех, кто тоже потерял близких, разделяли его суждения. Вместе они экспериментировали с тенями, искали способ стать сильнее, но заметных успехов не было. Далеко не всегда заклинатель мог отогнать скопление нежити от деревни или, что было в разы сложнее, справиться с тварями, что не боялись солнечного света и нападали даже днём.

Годы шли. Люди роптали, что плата за защиту заклинателей слишком высока. Араней и сам это понимал. Но не младенцев ему было жаль. В его отмщении не было места для таких глупых моральных дилемм. Он понимал, что отдаёт Тьме гораздо больше, чем получает сам. Тьма брала свою мзду и делилась с последователями жалкими крохами со стола. Увы, подобное подмечал лишь он один. Старшие заклинатели принимали это как данность – так было всегда. Когда-то давно, за много лет до них, кто-то принёс Тьме младенца, чтобы защитить свой дом и она откликнулась, даровав крупицу силы. Вот только то, что так заведено, не означало, что это единственный верный вариант.

***

Всё изменилось в один день. Вернее, начались перемены незадолго до того дня, но он не желал замечать их. Дочь из милой крохи выросла первой красавицей. Раз за разом приходили деревенские увальни, но Араней разгонял их всех, заявляя, что они не достойны руки его дочери. Прогнал он и того рыжего подмастерья кузнеца, отчего Риника долго плакала у себя в комнате. Араней лишь хмыкнул на всё это, возвращаясь к работе над рукописью. Он бы никогда не признался даже самому себе, но дело было не столько в том, что ни один из деревенских охламонов не достоин его маленького лучика света – нет, это естественное желание защитить дочь и так думал любой отец девочки. Всё было в разы глубже и сложнее. Риника была так похожа на мать… Ещё не так давно он был её единственным героем и главным мужчиной в её жизни. Когда всё успело так перемениться?

Тем вечером он вернулся домой, а оказалось, что его дочь, его лучик света, сбежала с тем рыжим подмастерьем кузнеца. Она была всем, что осталось от их семьи, и Араней берёг малышку как зеницу ока, но дети вырастают, так заведено, и более не нуждаются в родителях. Она была той искрой, что согревала его измученное ненавистью сердце. Слишком яркая, чтобы позволить ему утонуть во тьме, но в то же время слишком слабая, чтобы заново разжечь в нём свет. На пустом столе его ждал едва тёплый каравай и записка. В тот момент, оставшись в одиночестве, стоя в сумраке остывающего дома, он почти физически ощущал, как рвётся душа и умирают в нём последние остатки чего-то человеческого.

Они встретились вновь лишь спустя восемь лунных циклов, показавшихся ему невероятно долгими. Она рыдала и проклинала его и всех заклинателей, а за спиной, на жертвеннике, плакали младенцы – дар Тьме.

– Как ты можешь?! Ведь это твой внук! – Риника попыталась прорваться к алтарю, но адепты перехватили её.

– Покажи мне его, – обратился Араней к одному из жрецов.

Тот молча кивнул и ушел к жертвеннику, практически сразу вернувшись с младенцем, завёрнутым в отрез льняной ткани. Араней взял ребёнка на руки, всматриваясь. На маленькой головке виднелся пушок рыжих волос, черты лица, особенно нос, слишком уж напоминали того проходимца, который задурил голову его глупой дочери. Младенец унаследовал от матери лишь синеву взгляда. Мальчик, в отличие от других детей, не плакал, а с некоторой долей любопытства смотрел на него удивительно смышлёными глазами.