Павел Комарницкий - Исполнитель

– Прощайте… Первей Северинович. Я вас никогда не забуду - губы Патрика предательски прыгали, но он держался, как и подобает воину - Я… Когда-нибудь я тоже стану Исполнителем, вот увидите. Я буду карать зло на земле.

Первей усмехнулся.

– Нет, Патрик, не станешь. Я надеюсь, минует тебя сия горькая участь.

– Почему?

– Да потому, что Исполнителем становятся не за заслуги и подвиги, а наоборот - во искупление тяжких грехов.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что кто-то должен делать грязную работу, и если тебе выпала такая доля - не ропщи и не хнычь. Но стремиться следует совсем к другому. В конце концов, у тебя есть молодая жена, и ты обязан сделать её счастливой.

Патрик поглядел направо. Василиса, одетая по-походному, скромно стояла в сторонке. На пузатой ганзейской когге, стоявшей у причала, царила суета, там уже готовились убрать сходни. Вообще-то все моряки очень не любят брать на борт женщин. Зато все немцы очень любят деньги, так что всё прошло гладко.

– Вы правы, Первей Северинович. Вы опять правы. Прощайте, не поминайте лихом!…

Он порывисто обнял рыцаря, подхватил вещи и устремился к сходням. За ним поспешила жена. На когге уже поднимали парус - южный ветер и течение подхватили тяжёлый корабль, и когга, рассекая волны, отправилась в свой дальний путь…

"Родная, отзовись"

Пауза.

"Да, мой милый"

"Почему всё так устроено в мире - как только полюбишь человека, он тут же уходит от тебя навсегда? Разве это справедливо?"

Пауза. Долгая, долгая пауза.

"Да, это справедливо. Так передаётся в мире дружба, так распространяется любовь - от человека к человеку, всё дальше, всё шире, как круги на воде"

"Терять очень больно"

"Да, это правда. Но и рожать тоже больно. Если бы все так боялись боли, мир давно опустел бы"

"Но ты меня не покинешь?"

Пауза.

"Значит, ты покинешь меня. Не знаю, мой родной. Я не знаю, правда. Не знаю, кто из нас первый сойдёт с этого круга. Но это случится ещё очень нескоро"

Снова пауза. Короткий шелестящий смешок.

"А вообще-то я покину тебя, мой рыцарь, в самое ближайшее время. Как только мне будет позволено"

Первей покрылся липким потом.

"Что? Что…позволено?"

"Ну господи, ну какой ты глупый! Обзавестись титьками, неужели не ясно?"

…

– Хочу вас обрадовать, герр Перуэй. А может, и огорчить. Мы возвращаемся в Данию.

Посол сидел на скамье, обитой малиновым рытым бархатом, положив вытянутые ноги на скамеечку пониже. Огонь в камине не горел - и так жарко.

"Родная, отзовись"

"Да, рыцарь"

"Как быть?"

Короткий смешок.

"Ты на службе"

– Вы молчите? Этот отъезд нарушает ваши планы, герр Перуэй?

– Я у вас на службе, ваше сиятельство. Как скажете. Когда мы отплываем?

– Как только придёт корабль. Думаю, дня через три-четыре.

– Вы позволите мне отлучиться в город на это время? Нехорошо уезжать, не закончив дел…

– Да, пожалуйста. Где вас найти, я знаю. Вы же опять на постое у этого купца… м-м-м… Сабилия Петроффича?

– Да, ваше сиятельство.

Первей смотрел на стол, наполовину залитый чёрным, да так и не отмытый. И ковёр сменили…

Датчанин перехватил его взгляд.

– Вы были правы, герр Перуэй. Я думал над вашими словами всю ночь, а утром взял кочергу и… Конец дьявольскому искушению - он рассмеялся.

…

–… И бились оне три дня и три ночи. Гром стоял, и леса в округе занялися огнём, и Серегер-озеро всё ажно кипело.

– Пошто кипело-то?

Рассказчик, сутулый мосластый мужик с жиденькой бородёнкой, неодобрительно взглянул на чернявого, так бесцеремонно влезшего в повествование.

– Я же говорю, бились оне.

Первей сидел, привалясь спиной к бревенчатой стене. Перед ним на столе стояло блюдо с блинами, настоящими блинами с икрой, со сметаной, с мёдом. И здоровенная кружка горячего сбитня. А пива он ещё успеет напиться и в Дании. Кто знает, когда ещё вот так посидишь, слушая русскую речь…

–… Не, не простые люди то были. Иноземный цесаревич, вроде, с оруженосцем своим. Вот цесаревич-то и завалил того Кощея-колдуна.

– А как хоть звали-то цесаревича этого?

Рассказчик в замешательстве пожевал губами.

– Да вроде как Петром, что ли…

– Не, не Петром - перебил его лысый, до сих пор сидевший молча - Похоже, но не Петром.

– Ну стало быть, Иваном - авторитетно изрёк толстый, судя по виду, купец.

– Почему Иваном-то? - в замешательстве вскинул глаза рассказчик.

Толстяк посмотрел на него снисходительно.

– Смешной ты малый, право… А как ещё, ежели не Петром?