Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев [litres]

– Ва!

Так и хотелось повернуться к нему и одним движением смять весь узор его жестокой души.

Посасывая порезанный палец, Эльга другой рукой счистила изображение Гельмиха Астараго. Черные листья хрустели под нажимом, сходили легко, сыпались крошкой. Мертвые. Бедный титор.

Овал лица – из бука. Хвоя – в бороду.

Новый глава Амина так и норовил укусить пальцы. Складываясь под ними и пуча глаза, он хрустел, кололся и выпячивал грудь.

Туп-ток.

Эльга сгибала листья, уминая тангарийскую гордость в пределы букета. Простой, бесхитростный узор почему-то никак не хотел даваться. Верность. Бешенство. Жестокость. Опьянение кровью и чужой слабостью. Все вспыхивало кусками, пытаясь сбежать с панно, царапалось, завивалось вокруг фаланг.

За какие-то полчаса Эльга выбилась из сил. Кое-как задавила, втиснула образ Тоггендоля, с замиранием ожидая, что сейчас листья и иголки опять поплывут по узору вразброд.

Но нет, нет.

– Все.

Она не сошла, сползла с лестницы, чувствуя себя так, словно день тряслась в фургоне на плохой дороге. Борьба с листьями далась тяжело. Пальцы ныли. Ломило шею. Эльга и не помнила, когда ей приходилось преодолевать такое упорное лиственное сопротивление. Вроде всегда находила общий язык, слышала, понимала. Почему вдруг?

Она тронула слабо зеленеющую печать. Может, поэтому? Потому, что тот, чьим именем она ставилась, и тот, кто ее ставил, мертвы?

– Эх, ва!

Тангариец, забравшись на возвышение, вздернул голову к своему букету.

– Как, нравится, Туги? – спросил его Скаринар.

– Совсем я, – ощерился Тоггендоль. – Только моложе. Хочу себе такой же.

– Позже, Туги, позже.

Скаринар повлек тангарийца к выходу. Тот оглядывался, кажется, даже подмигнул Эльге. Она отрешенно подумала, что если добавить в его букет папоротника, яблони, репейника, ромашки, березы, рябины и два-три цветка багульника…

От Скаринара на темной ткани тюфяка остался мазок белил.

Эльга легла в стороне. Может, всех их попробовать изменить? – посмотрела она на незавершенное панно сквозь пальцы. Если сделать это незаметно, словно поправляя букеты, то приспешники мастера смерти, все эти новые титоры, энгавры, командиры и сами не поймут, когда станут его врагами.

Глупо. Эльга закрыла глаза. Что сделает Скаринар? Сразу их убьет. Вот и все. Значит, остается одно – изменить рисунок самого Скаринара. Если получится. Да, это неправильно, она уже клялась, что не станет вмешиваться в узоры людей, но поступила так и с господином Астараго, и с Сарвиссианом, и неосознанно, наверное, со многими еще, ведь делать людей лучше, слегка поправляя сбой, кривую черту характера, жадность, злость, зависть, страсть или боль – тоже по большому счету вмешательство. Не важно, что исправление символическое…

– Эй!

Эльга открыла глаза и повернула голову на голос. Голова Рыцека выглядывала из окна. Голова улыбалась.

– Что?

– Я приду к тебе вечером.

– Нет, – сказала Эльга. – Я устала.

– Что, дикарь бородатый понравился?

– Нет.

– Ну! – Рыцек, подтянувшись, упал на подоконник животом. – Я всяко лучше. Я видел, как он людей режет. Просто как кроликов или вот поросят. У него кинжал есть, «ущербная луна», острый, вот уж где мастер…

– Зачем ты мне это говоришь?

Рыцек улыбнулся.

– Если будешь жить со мной, этот урод на полет стрелы к тебе не подойдет.

– А Скаринар?

– Тебе придется его полюбить.

– Что?

– Это не сложно. Он на самом деле очень разумен. И в Крае будет больше порядка. Он уже здесь, этот порядок. Титоры между собой не ссорятся, интриг не плетут, кафаликсы не выдумывают новые поборы, война с Тангарией окончена, энгавры зашевелились – повелитель спросит с них за дороги и доходы горожан. Надо только выбросить из головы, что господин Ольботтог может быть не прав.

– А люди? – спросила Эльга.

– Полюбят тоже. – Рыцек кувыркнулся и оказался внутри.

Шаг его сделался вкрадчивый, мягкий. Он скользнул к возвышению.

– Нельзя полюбить убийцу, – сказала Эльга.

Рыцек улыбнулся.

– Можно! Думаешь, наш прежний кранцвейлер был весь из себя замечательный и добродетельный, как Матушка-Утроба? Молчишь? И правильно. А ведь его сейчас считают чуть ли не образцом правителя.

Он подобрался к Эльге и присел на тюфяк.

– Наш дорогой кранцвейлер, прежний, сгноил своих родных братьев в тюрьме, а жену одного из братьев взял себе в жены. Да и дети от брата пропали где-то на юге. Ты знаешь, что южные вейлары приторговывали с калифатами людьми? Такие вот совершенно невинные дела. Местечко туда, местечко сюда.