Ванда Алхимова - Семь горных воронов [litres с оптимизированной обложкой]

Дикий подошел к лордам и по очереди пожал всем руки, а с Каэрвеном обнялся. В глазах начальника стражи стояли слезы.

– Я уж и не чаял вас увидеть, – сказал Каэрвен. – Мы знали только, что живы Мудрый и Красный…

– Брат жив? – Дикий сдавил его плечи, заглядывая в лицо. – Вот новость! А где ж он?

Каэрвен начал было рассказывать, но вдруг замер с приоткрытым ртом: он снова увидел великана, который шел впереди рядом с Диким Вороном.

Это был Ройле, который сейчас осторожно вел, почти нес на себе Младшего Ворона. Тот криво улыбался, превозмогая боль. Как и другие раненые, он не участвовал в битве, и теперь оставшиеся в живых помогали им спуститься со склона.

– О, радость! – закричал Каэрвен, на этот раз не скрывая слез. – Небеса благие!

Ройле передал раненого Младшего в заботливые руки и стал озираться в поисках лошади. Увидев оставшегося без хозяина рослого мощного боевого коня из Лугайда, он быстро поймал испуганное животное и вскочил ему на спину. Конь от тяжести осел на задние ноги, но Ройле рывком выровнял его и выслал с места в галоп – только снег взвился.

– Куда это он? – удивился Каэрвен, озабоченный спасением раненых.

– Кто его знает, – пожал плечами Дикий. – То, как он рубился, дорогого стоит. Значит, ему нужда уехать, и я мешать не намерен.

Буря утихла, и миледи, отдав все силы непогоде, опустилась на колени. Перед глазами все плыло, накрыла слабость. Она всем телом ощутила ужасный холод, к которому ранее была нечувствительна. Обняв себя за плечи, сжалась в комок на ледяных камнях, закрыла глаза и замерла. Ее потянуло в сон, в голове вдруг заиграла какая-то смутно знакомая мелодия. Горы убаюкивали, коварно и вкрадчиво. Мороз, камни и ветер хотели усыпить ее, чтобы она навеки осталась с ними, чтобы перешла в их мир и вечно блуждала среди теней и метели.

Дыхание миледи вырывалось изо рта облачками пара. Она засыпала, страдая от жестокого холода и не чувствуя, как ее тело содрогается в ознобе. Белые пальцы цеплялись за жесткие серые камни, глаза слипались. Она уже не понимала, сколько времени прошло, только чувствовала, что больше не ощущает своего тела, а согревается и засыпает.

В этом полусне она вдруг услышала свое имя. Чей-то смутно знакомый голос звал ее, все громче и ближе. С трудом разлепив глаза, миледи увидела, как к ней наклоняется лицо Ройле. Большая теплая ладонь прижалась к ее побелевшей от холода и обледеневшей щеке. Тепло обожгло кожу, и миледи в изнеможении снова прикрыла глаза. Она чувствовала, как Ройле заворачивает ее в меховой плащ, поднимает на руки и прижимает к груди. Он нес ее, уверенно шагая по лестнице, словно по ровному полу в замке.

– Ты жив, ты вернулся ко мне, – прошептала миледи, не веря тому, что это правда.

Ройле заглянул ей в лицо.

– Я обещал, моя госпожа.

– Я устала, я очень, очень устала… – прошептала миледи, едва борясь со сном. – Теперь я постарею… Стану больной и некрасивой… И ты меня разлюбишь…

Ройле вспыхнул и прижал ее еще крепче. Наклонился к самому ее уху и прошептал:

– Моя госпожа, для меня ты всегда будешь самой прекрасной и желанной женщиной среди всех.

Сбежавшиеся служанки и замковый доктор помогли уложить миледи на ее постель. Ее растирали снегом, кисти и ступни отмачивали в холодной воде, пока к ним не вернулась чувствительность, поили горячими отварами и подогретым вином, но миледи все равно уснула, забывшись, хотя ее тормошили, ворочали и хлопали по щекам.

Лорды послали разведчиков убедиться, что войско Бреса окончательно отступило. Разведчики донесли, что лугайдийцы уходят, оставляя своих мертвецов в снегу и даже не оборачиваясь на них. Некоторые лорды, воодушевившись победой, хотели было преследовать врага, но Дикий Ворон остановил их. Воспользовавшись восхищением, которое вызвало его появление, он принялся категорично распоряжаться всеми воинами и лордами.

Он запретил преследовать Бреса, отдал приказ подобрать раненых и организовать перенос самых тяжелых, а тем, кто был ранен легко, велел отдать лошадей.

– Лишние смерти нам ни к чему, – заявил Дикий, прохаживаясь перед лордами, многие из которых были гораздо старше и опытней его в военном деле.

Но в шестом сыне Аодха прорезалась гордая властность, свойственная его отцу. В голосе, лице, взгляде появилось нечто такое, из-за чего не решались возразить даже несогласные. Уверенность Дикого в своей правоте заменяла в глазах окружающих эту правоту, становилась вдруг чем-то единственно правильным и верным.