Дмитрий Зимин - Тригинта. Меч Токугавы

- Я был твоим учителем пятнадцать лет. Ты чувствуешь себя необычным?

- Еще как! - Тристан набрал в грудь воздуха, но я не дал ему заговорить.

- На самом деле, ты злишься, потому что бросил её одну.

Тристан осекся.

- Но ты не мог по-другому, верно? Наоми тебя убедила.

- Пора. - сказал Полди, стоя к нам спиной. Он изучал в бинокль линию светлеющего горизонта. - К нам летят гости.

- Она не погибнет. - произнес я, не чувствуя никакой, на самом деле, уверенности. - Её этому учили.

- У тебя, в конечном итоге, всё сводится к учебе. - буркнул Тристан и, нахохлившись, похромал к вертолету.

Машина бесшумно подпрыгнула и расправила крылья. Я смотрел, как древний Керкуан проседает внутрь себя, как на месте катакомб закручивается плотная пылевая воронка.

Гномы знают своё дело. Всё будет выглядеть так, будто тысячелетние руины обрушились из-за естественных причин: не выдержали древние перекрытия, да и дожди с ветрами сделали своё дело…

- Этот волчара что-то ей успел наплести. - Тристан заговорил впервые с тех пор, как мы взлетели.

- Что ты имеешь в виду?

- Перед рейдом она встречалась с Ростовым. Я не успел ничего предпринять - нужно было соблюсти формальности после смерти отца… А она стащила телефон Полди, забила стрелку и слиняла к этому седому волчаре.

Я кивнул, принимая к сведению. Значит, Семьяза вновь поступил так, как было удобно только ему.

- Он что-то ей сказал. - настойчиво повторил Тристан. - Ночью она была нормальная. Такая, как всегда. Живая. А после встречи… Я даже испугался. У нее помертвели глаза. Раньше этот её кураж - ну, ты знаешь: «самурай всегда стремиться к смерти»… Это был кураж. Позерство. Но не теперь. Я почему так сильно испугался? Понял, что она решила остаться там. С мертвыми.

- У Бога нет мертвых.

Мой ученик хотел сказать что-то дерзкое - это видно было по лицу, по тому, как искривились губы, но Тристан сдержался, и только спросил:

- Ты действительно в это веришь?

- Все, кто умирает, обретают вечную жизнь у Престола Его.

- Ага. Только вот незадача: никто не вернулся, чтобы рассказать, как же там клёво! С чего ты взял, что всё именно так?

- Мне сказал Никодим.

Тристан надолго замолчал.

- Знаешь, что в тебе бесит больше всего? - вдруг спросил мой бывший ученик. Я поднял бровь. - Твоя непокобелимость. Уверенность, что всё будет так, как ты хочешь. Ты прямой и твердый, как… соляной столб. Каменный истукан. Но знаешь… Иногда, в порядке исключения, хотелось бы увидеть в тебе человека.

Я усмехнулся.

- Я тоже иногда ошибаюсь.

- А Никодим? Он может ошибаться?

Я сжал челюсти так, что зубы хрустнули, и сглотнул горькую слюну.

- Остается только верить в то, что на этот раз он не ошибется.

ГЛАВА 29

НАОМИ

Когда никого не осталось, я легла на пол перед клетками и затихла. Это должно случится само собой: я просто перестану думать, дышать, перестану… быть.

Я оцепенела. Нужно просто расслабиться и отпустить сознание. Пусть уплывает. Это ведь так легко: ни о чем больше не думать, ни за кого не переживать… Отпустить всё и тогда пружина в груди наконец-то распрямится, её острый конец проникнет в сердце, последует вспышка боли, и - пустота…

Резкий свет натриевых ламп пробился сквозь слипшиеся от чужой крови ресницы, послышались тихие плески, капанье, хлюпы… Испуг, что в этом месиве может остаться кто-то живой, выбросил меня из оцепенения. Вам никогда не приходилось сталкиваться с этой особенной формой милосердия: желать, чтобы кто-то побыстрее умер? Перестал существовать. Прекратил испытывать боль.

Мне хотелось только одного: чтобы больше ничего не двигалось. Чтобы, не дай Бог, никто не поднялся…

Одна проблема: во второй раз проделать все необходимое для того, чтобы отключиться, перестать «быть», не получалось. Мысли не хотели успокаиваться, они скакали под сводом черепа, как блохи на сковороде, не давая расслабиться, глаза упрямо открывались. Тело начало чувствовать холод, ноздри - смрад, и разум настойчиво напоминал о том, что было бы неплохо выбраться куда-нибудь на свежий воздух.

Но для этого требовалось оправдание. Почему я не должна лежать здесь, со своими друзьями, в темноте и сырости? Почему им предназначено разлагаться, постепенно растекаясь гнойными лужами, а я имею возможность начать переставлять ноги, одну за другой, до тех пор, пока не почувствую свежий ветер?

Говорил Никодим: если сегодня очень тяжело, нужно потерпеть до завтра: станет немного легче. Совсем незначительно, но все же лучше, чем вчера. И так - каждый день…