Дмитрий Зимин - Полуостров сокровищ

— А ничего так они похороны справляют. Даже карусель есть, — сказала Машка, оглядывая пляж.

— Странная штука жизнь, — согласился Лумумба. — Сегодня мы наслаждаемся её дарами, а завтра…

— А завтра расследуем убийствоб — отрезала Гамаюн. — И советую поторопиться. Время уже пошло… О! Вон, блины продают, — ворона перескочила с моего плеча к наставнику, умильно заглядывая в глаза. — Купи птичке блинка!

— Сытое брюхо ум притупляет, — отомстил ей учитель, отворачиваясь от снеди и устремляя взгляд на плот, пришвартованный к берегу.

— Не знал, что вы были женаты, — не обращая внимания на вороньи вопли, я тоже смотрел на плот. Костер еще не запалили и на поленнице, на самом верху, можно было разглядеть тело князя, укрытое до подбородка. — Почему вы никогда об этом не говорили?

— Давно это было. Чего теперь вспоминать, — вяло махнул рукой Лумумба.

— Пошли, а то всё сожрут, а нам не достанется, — горячилась птица. — И рыбьих деток возьми. Вон тех, черненьких.

— Да вы-то никогда и не забывали, — хлюпнула распухшим носом Маха. — То-то кинулись, как на пожар, стоило ей пальчиком поманить.

— При всем уважении, мадемуазель, это не ваше щенячье дело, — спокойно так, даже добродушно, ответствовал Лумумба, всё-таки направляясь к лотку с блинами. — И впредь, раз уж вы пристали к нашей компании, советую испытывать к моей особе приличествующие статусу ученика трепет и пиетет.

— А то что? В лягушку превратите?

— Хуже. В червяка. Желтого земляного червяка.

Блинами торговала румяная тетенька в цветастом платочке, завязанном на лбу наподобие медвежьих ушек.

— Почем блины, красавица? — спросил учитель, доставая кошелек.

— За три копейки — канарейку, а блинок — за алтын, — улыбнулась продавщица.

— А давай на рубль, — учитель бросил в блюдце золотую монетку.

Тетка посмотрела с уважением и, протягивая пухлую кипу завернутых в бумагу блинов, добавила пластиковый стаканчик с медом.

— Почин дороже рубля, — сказала она, пряча монетку в карман обширного фартука.

Достав из жилетного кармана петушка на палочке, Лумумба протянул его тетке.

— Долг платежом красен.

— Да пошли уже… — взмолилась Маша. — Есть очень хочется.

— Прально, — согласилась птица Гамаюн. — Правда, чего тут есть-то? Разве что червячка заморить… — и ловко увернулась от Машкиного пинка.

Усевшись прямо на нагретые солнцем камни, мы принялись за еду. Вредная птица добилась, чтобы ей, в благотворительных целях, пожертвовали всю икру, и теперь радостно склевывала черные шарики.

— Вообще мне здесь нравится, — сказала Маха, макая свернутый блин в мед. — И весело и вкусно…

— Пиры, или тризны, в погребении умерших имеют важное, можно сказать, стратегическое значение, — назидательно прокаркала птица Гамаюн. — Как напоминание живым, они символизируют… — незаметно протянув руку, Машка выдернула из хвоста вороны перо. Та подскочила.

— Ай! Чего дерешься?

— Перестань нудить. Аппетит только портишь, — моя напарница потрогала кончик стержня пальцем, и слизнула выступившую каплю крови.

— Отдай! — подскочила к ней птица, забыв про икру.

— Фиг тебе, — Машка спрятала перо за спину. — Было ваше, стало наше. Я из него дротик сделаю.

— Какой такой дротик… — Гамаюн, грозно встопорщив оставшиеся перья, пошла на Маху, но Лумумба, выхватив из кармана еще один леденец, сунул его вороне в клюв. Закатив глаза, я отвернулся. Как дети малые, честное слово…

Невдалеке от нас, отгородившись лоскутной занавеской, выступали скоморохи: длинноносый Петрушка с шутками и прибаутками дубасил толстого боярина в высокой шапке. Публика, лузгая семечки и прихлебывая пивко, с удовольствием ржала. С другой стороны силач в полосатом трико жонглировал гирями — вокруг него народу было заметно больше. Еще дальше, под парусиновым тентом, выстроились игровые автоматы. Оттуда доносились «Пиу, Пиу» морского боя и «Бах! Бах!» танковой атаки.

— Уважаемые граждане! Не забудьте почтить память князя, выпив его любимого пива «Княжеского»! Ларек купца Сальникова, главного поставщика двора, находится возле пирса, с левой стороны…

В небе медленно и вальяжно проплывал воздушный шар веселенькой красно-желтой расцветки. Из корзины торчал раструб громадного громкоговорителя.

— Не похоже, чтобы по князю кто-нибудь скучал, — Машка, задрав голову, любовалась шаром.