Екатерина Оленева: Твёрже алмаза

– Спрашивайте, что вам интересно. Отвечу.

– На любой вопрос?

– Да.

– На любой-любой?

– Уже вроде как высказался по этому поводу. Ну?

– Расскажите о вашей семье, – попросила Каролина.

– Вам это интересно?

– Очень! Семья человека – это его душа.

– Вы хотите залезть ко мне в душу? Извольте. Ведь моя история – это теперь отчасти и ваша история тоже.

Каролина кивнула, потянувшись за бокалом, к которому до этого не притрагивалась.

– Я был третьим и самым младшим сыном в семье. Моя мать отчаянно хотела девочку, но её мечте не суждено было исполниться. Мечтам свойственно не исполняться, как свойственно рождаться мальчикам в семье Кайлов. У отца было трое братьев, у моего деда – семеро. И это, заметьте, только официальные отпрыски, рождённые в законном браке. Если бы не темперамент, склонность к приключениям и рискованным авантюрам, Мороссия была бы густо заселена Кайлами. Но, как известно, природа мудра, а у Кайлов много неприятелей. Но самые жестокие наши враги, как известно, мы сами. Поэтому немногим представителям нашей фамилии удаётся перешагнуть тридцатилетний рубеж.

Как я уже сказал, я был самым младшим в семье – «братом братьев». И каких братьев! Замечательных, героических сыновей прославленного отца, мечтающего видеть в своих отпрысках особенный повод для гордости.

Отпрыски, нужно отдать им должное, из кожи вон лезли, чтобы ожиданиям соответствовать.

Мы росли в тени отца, в рассказах о его подвигах, славе, величии духа и силе характера славных предков, чьи деяния ну никак нельзя было уронить недостойным поведением.

Кстати, тот редкий случай, когда семейные легенды не особенно приукрашивали правду. Отец и в самом деле человеком был выдающимся – великий военный и мудрый государственный деятель, он оказывал огромное влияние на политику Мороссии, и внешнюю, и внутреннюю.

Учитывая усилия и энергию, отдаваемые им на благо Отечества, стоило ли удивляться тому, что видели мы его в родовом гнезде не часто? Лишь по великим праздникам: как приедет – так и праздник.

Легендами об отце был овеян каждый час нашей с братьями жизни, но воспитывала нас всё-таки мать.

Характер у матушки был железный, темперамент – сильный, но обузданный железной рукой. Она безвылазно сидела в родовом имении и всё её честолюбие, все силы души направляла на воспитание и образования своих сыновей – других интересов у герцогини Кайл не было.

Не берусь судить, какими были отношения родителей между собой. Внешне отец всегда относился к матери подчеркнуто уважительно, а она была истинная леди. Из тех железных женщин, ход мыслей которых ещё иногда можно просчитать, но проявления чувств от них не дождаться. Такие и живут, и умирают как стоики.

Может быть, с подачи матушки, а может быть и вполне заслужено, но мы с младых ногтей привыкли считать отца чем-то вроде божества. Далёким, взыскательным, строгим. А мне было тяжелее вдвойне. Ведь за право получить божественную милость приходилось бороться со старшими братьями.

Скажу тебе честно, отец был часто мной недоволен. Да что там часто? Почти всегда. Что бы я не делал, как не старался, как бы не лез из кожи вон, отец упрямо видел во мне только избалованного маменькиного сыночка. Не стеснялся дать при встрече понять, что маменька, по его мнению, слишком меня избаловала, а старшие братья со своей снисходительностью слишком много мне позволяли.

Так я и прозябал в поместье, дожидаясь горнего призыва на небеса, храня в глубине души трепетную надежду, что отец снизойдёт до великой милости и обратит на меня высочайшее внимание.

Когда мне исполнилось пятнадцать, родители отправили меня в путешествие. Наставниками стали старый бретёр (папин протеже) и преподаватель искусств (кандидатура маменьки). Оба они по-своему заботились о моём образовании, поначалу отчаянно споря между собой, а потом тесно подружившись.

Утро я проводил на плацу. Днём ходил по храмам, музеям и библиотекам. Вечера коротал в опере или театре, а ночи сжигал в борделе. В семнадцать лет быть одним из самых богатых людей в стране опьяняющая мысль. Роскошь, богатство, власть – вот что казалось мне жизнью.

Знаешь, теперь, оборачиваясь на себя тогдашнего, я склонен соглашаться с папенькой – я был ничтожеством. Гордым, тщеславным, бессердечным. Но тогда я мог себе это позволить.

Проучившись три года в лучшем университете Просвещённого Мира, я не приобрёл ни особой образованности, ни высокой культуры. Зато объездил ту часть, что принято считать средоточием культуры и всех благ, вдоль и поперёк.