Екатерина Оленева - Ангелы не умирают (СИ)

Я не мог поверить очевидному. Происходящее казалось сном.

Радость и беда сомкнули над головой два крыла, — черное и белое, — да так плотно, что я никак не мог определиться, что же всё-таки случилось: величайшая радость?

Или величайшая беда?

— Синтия? — сжал я её в объятиях. — Это действительно ты?! Или у меня наркотический бред? Если это сон, то я боюсь очнуться. Пусть он длится вечность! Никогда не кончается.

— Вечность? — зарылась она руками в мои волосы, глядя в глаза насмешливо и призывно. — Мой маленький братец! Ты понятия не имеешь о чём говоришь. Вечность — это, пожалуй, всё-таки слишком долго. Поверь мне. Уж я-то знаю.

Она могла говорить всё, что что угодно. Я не слышал её слов — лишь звуки голоса. Лишь его богатые переливы достигали сознания, а всё остальное оставалось где-то вовне.

Сестра засмеялась и её смех, с низкой хрипотцой и снисходительно-надменными нотками, о которых я успел забыть, принадлежал ей, несомненно.

Только ей!

И я наслаждался этим, как наслаждается солнечным теплом человек, ещё недавно замерзающий насмерть.

Из всех женщин, которых я знал, только Синтия умела так смеяться.

Только её смех мог заставить меня терять голову, раз за разом, снова и снова.

И я не собирался себе отказывать в утолении голода, который жил во мне так долго.

Подхватив её на руки, я привычно, как часто делал это в прошлом, спустился по лестнице и вошёл в музыкальный зал.

Как в старые времена здесь горел камин.

Ярко пылали дрова, отбрасывая горячие алые отблески на мебель, на стены, на ковёр в виде шкуры белого медведя, небрежно брошенный на пол.

На него я и уложил осторожно мою драгоценную ношу.

Прикосновение к лёгкому хрупкому телу заставляло голову кружиться, сводило тело томящей судорогой желания, одновременно и сладкого, и мучительного.

Мне хотелось овладеть Синтией глубоко и быстро, так яростно и полно, как это только возможно.

Я истосковался по её прохладной, гладкой, как атлас, коже. По горячим, дерзким, откровенным губам, не боящимся отдавать и брать, просить и требовать. По груди с твёрдыми, маленькими, очень чувствительными сосками, твердеющими от моих прикосновений.

Волосы Синтии рассыпались поверх светлого коврового меха и отливали золотом в свете пламени.

Огонь подобрался так близко, что делалось горячо.

Серые глаза её затуманились, полуоткрытые губы дрожали от предвкушения удовольствия, ланиты разгорелись от жара.

В этот момент Синтия казалась мне обольстительнее любой сирены.

Она была в тысячу раз прекраснее, хотя бы потому, что была настоящей, живой, горячей. Упрямой, как тысяча вредных чертей. Безрассудной, непредсказуемой, иногда — жестокой, но это никогда не умоляло её привлекательности в моих глазах.

— Альберт? — задыхаясь, прошептала она моё имя.

— Что?

— Возьми меня. Я хочу тебя. Хочу безумно. Прямо сейчас. Я так долго этого ждала. Мне кажется, я умру, если не почувствую тебя в себе.

Её руки блуждали по моему телу хаотично, словно у слепой или у девственницы.

Она цеплялась за меня с вампирской жадностью.

Меня не нужно было уговаривать дважды. Повторять ещё раз.

Моё желание было не менее нетерпеливым. Сжигающий меня огонь требовал выхода.

У нас ещё будет время на ласки, самые изысканные и изощрённые, какие только можно представиться, а сейчас я хотел слиться с ней так быстро, как только это возможно.

Привычная упругость её стройных бёдер.

Обманчивая хрупкость стана, когда, кажется, сделай одно слишком резкое, слишком грубое движение и она переломится, словно фарфоровая статуэтка, прямо у тебя в руках.

Трепещущая от частого дыхания грудь.

С тихим стоном, напомнившим рычание, я вошёл в неё глубоко и сразу, до конца, заставляя рвануться, как попавшую в силок птицу — она была внутри сухая, горячая, узкая.

Мы оба слишком торопились.

Наверное, я сделал ей больно.

Впрочем, Синтия любила боль.

Любила, когда в постели её подавляли, заставляли подчиняться, терять контроль.

В реальной жизни она была властной и спесивой. Возможно то была своеобразная компенсация?

Я замер, закрыв глаза, чувствуя, как заполняю собой её узкое тугой лоно. С трудом удерживаясь от желания продолжить.

Грубо брать. Врываться, раз за разом разоряя все алтари. Вдалбливаться, достигая края, не взирая на последствия.