Андрей Терехов - Магазинчик разбитых надежд

— Та! — встрял опять Швейцарский сыр. — Фам слетофало бы прояфить уфашение.

Пряничный человечек по-прежнему пыхтел и бурчал, а Колючка пытался разглядеть собственные ушки, посему Питер решил воспользоваться ситуацией:

«Что это за место?» — написал он на блокнотике и даже прищурился, и расправил костистые плечи, дабы лучше соответствовать виду детектива (хотя вопрос, как легко догадаться, был продиктован чистейшим и беззастенчивым любопытством).

— Магазин разрушенных надежд, как ты, Питер, и прочитал на вывеске, — чуть улыбнулся старый пингвин и, предупредив новый вопрос, объяснил. — Я собираю мечты. Освобождаю от них людей, потерявших веру, и продаю тем, кто не научился грезить о несбыточном. Или, хотя бы, сможет все сделать правильно. Один шиллинг — и мечта твоя. Вот, смотри, — подозвал он мальчика и указал на один из снежных шаров. Колючка припрыгал следом, но почесав ножкой ухо, отправился обратно и стал разглядывать перо-улику (при этом смешно принюхивался). — Желание Дианы Гилпин из Ланкастера: купить 242 пары отменных шерстяных подштанников выпуска 57 года от ткацкой фабрики Спелсса и Шелдона. К несчастью, предприятие разорилось, и грезы Дианы растаяли как дым, — внутри игрушки все было наоборот: счастливая пожилая женщина развешивала бесчисленные подштанники на бельевой веревке. — Вот, — кивнул Корнелиус на соседний шар, — мечта Грегори Уайтхеда: стать приходским священником. Поверь, быть адвокатом у него выходит гораздо лучше, — тут молодой человек читал проповедь перед кафедрой. Лица прихожан, да и самого викария, казались до умиления одухотворенными. — А вот Энтони Хармс, лелеявший надежду изобрести умный унитаз. Сейчас он…

«Вы чудовище! Вы отнимаете у людей самое главное!» — зло чёркая бумагу, написал мальчик.

Корнелиус застыл — он, очевидно, не ждал такой реакции — и медленно поправил очки:

— Вы странные существа, люди. Любое чудо отвергаете, если оно нарушает привычный порядок вещей, но в душе тянетесь, как дети, ко всему необычному. Хотя, — горько усмехнулся пингвин, — в сущности, вы и есть дети. Только у каждого свои игрушки.

«Но мечты — не игрушки!» — Питер и сам бы не сказал, почему его так задели слова пингвина, однако не мог остановиться.

— Не игрушки. Но я помогаю людям. Забираю все, что тяготило бы и отравляло их души и отдаю нуждающимся. Ты здесь есть, кстати. Хочешь посмотреть?

Мальчик в ужасе отступил и замотал головой. И тут же возникла свербящая мысль: отныне всегда будет чего-то не хватать. Некой мечты, которую и вспомнить даже не получится, но его, Питера, родной!

«Как вы могли?»

— Позже ты поймешь. Всему свое время.

Мальчик все мотал ошарашено головой; тут из-под цилиндра мистера Шнапса раздалось:

— Постойте-ка! Есть в этом балагане Семицветик, Пдимус Падабеллум или Глинтвейн?

Кактус запрыгал на месте и поднял лапки — прямо как прилежный школьник: одну на уровень груди, а вторую — перпендикулярно вверх. Но никто, кроме Питера, не обратил на Колючку внимания.

— Было бы странно, если бы господин Парабеллум оказался на моих полках, — сложил крылышки на груди пингвин. — Он всегда хотел сына, и с появлением Семицветика мечта Примуса осуществилась. Глинтвейна тут также нет, он привык в жизни действовать сразу. А сын Примуса… — Корнелиус вздохнул и снял очки, — боюсь, с ним могло случиться несчастье, так как снежный шар цветка вчера опустел.

У Питера холодок прошел по спине, да и остальные — включая крайне возмущенного «пофедением фиситеров» Швейцарского сыра — разом смолкли.

— Ой, ой, ой! — Кактус устал прыгать и тянуть лапку, так как все равно на него не смотрели. — Ну, послушайте же меня! Я, кажется, знаю владельца пера! Подсмотрел в одной энциклопедии и с тех пор запомнил. Постоянно такую чепуху запоминаю. Непонятно зачем, ибо потом она никогда не пригождается. Или пригождается, но когда совсем не понимаешь, что вот она пригождается, и…

— Ппдхм! — донеслось из-под цилиндра мистера Шнапса.

— Ой, ой, ой, простите! Это перо…

Страусы, принадлежность пера к которым установил Колючка, обитали на Холодной Пустоши — в нескольких милях от Чудного города. Дороги туда, как таковой, не было, но направление легко угадывалось по следам могучих лап на снегу.

«Эх, мне бы такие ноги. Олимпиаду бы выиграл».

Еще на выходе из поселения Питер впервые увидел здесь настоящих людей: юношу-мавра; мужчину европейской внешности и пожилого араба. Они шли навстречу и оживленно спорили между собой: