— Не надо. Я понял. Все понял. Господин полковник, только не ногами… ботинки же армированные…
Дитрих плюнул и направился к входу в башню. Ничего не меняется. Пять лет, десять, пятьдесят… Зверь не становится умнее. И Дитрих фон Нарбэ по прозвищу Гот держится на том же достойном уровне. Шайзе, но до чего же все-таки больно. Неужели завтра и впрямь будет так же?
Или больнее?
Да и черт с ним. Чего не сделаешь для хорошего душегубца?
А пнуть, пожалуй, все-таки, стоило.
…Все оставшееся время — всё, сколько его осталось до ритуала — Дитрих думал над тем, что услышал. Начать думать, правда, удалось не сразу: понимание того, что завтра ему придется пойти за Зверем в огонь, выключало разум и подтачивало волю. Но постепенно, именно из-за того, что боль не получалось забыть, с ней стало проще смириться. Какая-никакая, а определенность. Любая определенность лучше любой неизвестности. Ему хотелось умереть там, на крыше, пока он горел в адском пламени, хотелось умереть, потому что со смертью боль закончилась бы. Так это и работает: ты хочешь умереть так сильно, что умираешь от того, что хочешь этого. Однако пламя не убивает душу. Если б убивало, Зверя бы здесь не было. Дитрих отправил его в огонь, убил и обрек на муки, и что? Душа целехонька, даже характер остался таким же гадким, то есть, не только душа, но и личность прошли через Преисподнюю без изменений.
Что это означает?
Что завтра будет хуже. Зверь об этом и сказал.
Можно отказаться, Змей повторяет это снова и снова. И Зверь туда же. Оба думают, что ритуал убьет его. Оба не хотят его смерти. Змей не хочет его потерять, потому что привык, потому что любит больше, чем родного сына. Сына он вообще не любит — они друг другу чужие и для них обоих так лучше. А Зверь?
А Зверь просто боится его смерти. Еще одной в череде других — чьих-то — каждая из которых причиняет ему боль. Настоящую. Не такую, как от огня. Боль настолько сильную, что этот людоед готов расстаться с душой, лишь бы не пережить её снова.
Вот, значит, чем Змей будет убивать его.
Ну… Преисподнюю Зверь, определенно, заслужил. Дитрих сожалел о том, что убил его, только потому, что, убив — потерял. Потерь страшнее и безнадежнее в его жизни не было. И не будет. Потому что никого не было и не будет ближе.
Смерти, уготованной ему Змеем, Зверь не заслужил, это даже для него было слишком жестоко, не говоря уж о том, что Дитрих был не готов потерять его снова. Убить — пожалуйста. Уничтожить — нет. Фон Нарбэ по своей природе эгоисты и собственники. В современном-то мире, где любая монархия — конституционная, феодалам иначе не выжить. Дитриху фон Нарбэ нужен Вольф фон Рауб, и будучи феодалом, эгоистом и собственником, Дитрих фон Нарбэ намерен был получить то, что ему нужно, даже если для этого придется умереть.
Умерев, он не узнает, что потерял, а значит, ничего не потеряет.
Ну, а если не умрёт… значит, и Зверь выживет. И не придется брать на себя ответственность за четыре живые машины. Потому что Зверь, падла, если сдохнет, наверняка перед смертью разбудит еще и Мурену, и все они: Мурена, Карл, Блудница и безымянный болид останутся сиротами. А Зверь уже назначил Дитриха их приемным папочкой.
Уснуть, понятно, не получилось. Это нечисть всякая при любых обстоятельствах хотя бы на час, да заснет на рассвете и на закате. А люди так не могут. Люди, если им завтра предстоит рискнуть чужой жизнью, плохо спят. Некоторые — вообще никак. Зеркало в ванной, впрочем, показало Дитриху самого обычного полковника фон Нарбэ, каким он бывал каждое утро. Может, конечно, зеркало было волшебным и склонным приукрашать действительность, но Дитрих предпочел ему поверить. В конце концов, волшебные зеркала за это и ценили, нет? За приукрашение. И верили им. Иначе в чем смысл?
Когда солнце из алого стало оранжевым, он понял, что пора идти. В этом замке — удобно организованном, куда там человеческим? — если знаешь, куда хочешь попасть, достаточно выйти за дверь. Дитрих поймал себя на смутном желании оказаться, перешагнув порог своих покоев, не в ритуальном зале, где бы тот ни располагался, а в коридоре, в который обычно — чаще всего — выводила дверь. Но поскольку это желание запросто могло исполниться, он сам себе скомандовал: «не ссать!», и вышел… вошел… в круглое помещение без окон, в центре которого стояли два ложемента. Один с генератором силового поля, второй — с ремнями-фиксаторами. Дитрих такие — с ремнями — видел только в кино. В старых фильмах ужасов про психбольницы.
Читать дальше