— А почему нет?
— Ты мог убить меня за идею, — медленно проговорил Зверь, — этого давно никто не делал, но желающих хватает. Ты мог мстить за что-то… за кого-то… — он нахмурился. За огненными змейками в зрачках ледышками намерзала боль, — не помню, — произнес беспомощно.
А почему не предположить, что я защищался?
— От кого?
— От тебя, от кого же больше?
— От меня? — черные глаза расширились в изумлении, — я что, представлял для тебя опасность?
— Почему нет?
— Но… ты же пилот. Ты летаешь. Или тогда ты этого не умел?
— Умел.
Стоило встретиться с ним хотя бы для того, чтобы получить наконец-то ответ. Ответ на вопрос, который мучил все эти годы. Почему он не стрелял? Тогда, на Цирцее, когда Дитрих всаживал в него заряды плазмы, один за другим, а винтовка была совсем рядом — только руку протянуть, почему он не выстрелил в ответ? Он просто стоял. И смотрел. Смотрел, как Дитрих его убивает.
Он улыбался. И за эту улыбку его хотелось убивать снова и снова.
Значит все дело в небе. В умении летать. В том звучании этого слова, которое казалось прочно забытым.
— Я не убиваю тех, кто летает, — Зверь чуть заметно пожал плечами, — один… человек… говорит: Мастера не убивают Мастеров. Он прав. Хотя, конечно, это он думает, что он прав. Да я вот еще. А так, всякое бывает, — Зверь хмыкнул, кончиками пальцев провел по броне своего болида, — Змей сказал, меня из-за этой дури в первый раз и сожгли.
В наступившей тишине, кажется, стало слышно, как шуршат друг о друга танцующие в воздухе пылинки.
— Ага, — очень умно констатировал Зверь.
И уставился под ноги.
Дитрих молчал.
Упавший с неба. Да нет, не упавший. Сюда он спустился добровольно, и только коснувшись земли, понял, что здесь все иначе, чем там, в вышине.
Чушь какая. Это же Зверь — грязь из грязи, сероволосая смерть, нелюдь, которому на земле нет места.
На земле — нет.
Там, где бы это «там» ни находилось, все привычно и знакомо, там он, наверное, живет… жил, так, как хотел, и знал, чего хотел, и делал то, что хотел делать.
Убивал сколько заблагорассудится.
Об убийствах не думалось. Думалось о небе, о слюдяной пылинке, танцующей в солнечном ветре, о непостижимой магии и чарующем каскаде фигур, что, струясь, перетекали одна в другую.
А здесь все не так. И вместо родной бесконечности неба — твердь под ногами. Вместо знания — догадки. Вместо уверенности — страх. Вместо памяти — смерть.
«Ты еще жалеть его начни», — рыкнул на себя Гот.
— Все немного не так, как ты думаешь, — Зверь изучал сияющий под солнцем камень плаца, — собственно, все вообще не так. И у тебя куда больше поводов бояться. Я-то в любом случае не умру.
— Мысли читаешь?..
Проклятье. Снова списываем пять лет? Привычные слова и привычные интонации. И ответ…
— Мыслей не читаю…
…один в один. Память, значит, отшибло?
— … но понимать их вполне способен.
— По сценарию, сейчас ты должен обвинить меня в романтизме, — напомнил Дитрих.
— Дежа вю, — пробормотал Зверь еле слышно. Стиснув зубы, уставился в пустоту, — ничего нет. Ни хрена… Но что-то ведь было, да?
«Какого черта? — обругал себя Дитрих, — Убить убил, издеваться-то теперь зачем?»
— Было, — кивнул он, — слова те же самые. Декорации другие… — он обвел взглядом огромный пустой двор, — там был цех. Полки со стеллажами, инструменты, — он усмехнулся, — ты меня тогда напугать пытался. Роботов гонял из угла в угол. И, кажется, сам себя боялся.
— Да я и сейчас, — в уголках глаз наметились и погасли лучики морщинок, — кто-то же и меня бояться должен. Это для самолюбия полезно. Нет, цех не помню, — он тоже огляделся, — слушай, полковник, можно дурацкий вопрос?
— А все предыдущие были умными, — хмыкнул Дитрих, — спрашивай.
— Буровая вышка, — почти без улыбки сказал Зверь, — Море. На верхней палубе тень от вертолета. Как если бы он стоял там, только его нет. Ты знаешь это место?
— Да.
— Что там?
А в самом деле, что там?
«Дом, который мы защитили?»
«Твое убежище?»
«Место, где ты начал убивать тех, кого спас?»
— Буровая вышка, — ответил Дитрих. — Ты ее построил. Не один, но без тебя её не было бы.
«…начал убивать потому, что я не захотел убить тебя быстро».
Он попытался найти и вернуть настроение, в котором начал этот разговор. Любопытство, иронию, невесомую тень зависти к технологиям, пока неведомым на Земле. Радость и сожаление от того, что Зверь здесь, живой, от того, что он снова умрет. Последние две эмоции сливались в одну, сложную и странную. Она мешала вспомнить, что чувствовал несколько минут назад, когда предложил перейти на «ты».
Читать дальше