Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Он галантно согнул руку в локте, предлагая Лауре опереться на неё, но она собрала остатки самообладания и прошла мимо. Всё внутри скручивалось от страха, но совсем не такого, как она ожидала. Не от страха за собственную жизнь.

Человек не отреагировал на её холодность. Вместе они вошли во внутренний дворик за домом — маленький и удивительно чистый по меркам Вианты. Здесь шумел круглый, покрытый трещинами фонтан, служивший колодцем для жён ремесленников, и валялась брошенная детьми деревянная игрушка. Лаура с трудом догадалась, что это дракончик — ещё более неправдоподобный, чем нарисованный на стене. Хотя… кто скажет теперь, как выглядели настоящие драконы? Дрожа, Лаура отметила, что погналась бы за любой возможностью написать хоть одного из них… Глупость какая-то. В голову лезло всё, кроме главного.

— О чём Вы думаете?

Голос безликого человека стал ещё вкрадчивее. Теперь он стоял у неё за спиной; это нервировало. Лаура развернулась.

— О том, что так и не знаю Вашего имени.

— А оно нужно? — человек сделал неуловимо быстрое движение левой рукой — по-паучьи гибкое сплетение пальцев, — и в глазах его Лауре померещилась красноватая вспышка. В следующий же миг наваждение исчезло. — Достаточно и того, что я отлично знаю Ваше. Угощайтесь, эра Алья. Уж простите за убогую обстановку: не удалось подобрать другого уединённого места для встречи.

Лаура взглянула туда, куда он указывал, и ахнула, не сдержавшись. Рядом с фонтаном стоял низкий столик красного дерева, которого только что (она могла поклясться) во дворике не было. На скатерти разлеглось блюдо с нарезанными фруктами, а возле бутыли вина поблёскивали хрустальные бокалы и вазочка с печеньем. Всё это было вполне реальным — пахло, покрывалось пылью, исходило соком и цветом. А человек в сером стоял перед ней и улыбался.

— Прошу Вас.

— Я не стану есть.

— Смешно. Если бы мой Дом хотел Вашей смерти, никому бы в голову не пришло приглашать Вас в город и кормить отравленными сластями.

— А разве не это означают перья? — вспыхнув от его небрежной снисходительности, спросила Лаура. — Все знают, зачем вы подбрасываете их.

— Довольно грубая трактовка, должен сказать, — человек и бровью не повёл — лишь любовно притронулся к золотому соколу на цепочке. — Слухи всегда искажают истину. Мы не разбрасываемся своими символами просто так.

— То есть делаете и без предупреждения, если нужно? — напрямик уточнила Лаура и с ужасом услышала, каким девичьи-тонким стал голос. А человек всего лишь буднично кивнул.

— Совершенно верно. «Делать» следует без предупреждения, быстро и с толком. Рад, что с Вами можно быть откровенным… Вот такого уровня мастером был Ваш брат.

Лауре неистово захотелось содрать со столика матово белоснежную скатерть, чтобы человека оглушил грохот. А потом запустить чем-нибудь в его нарочито заурядное лицо.

— Линтьель не имеет отношения к Дому Агерлан. Вы ошиблись.

— Как скучно, — разочарованно вздохнул человек и, шагнув к столику, разломил надвое печенье. — А я-то уже начал считать Вас умной женщиной… До каких пор Вы будете отрицать очевидное? Самое интересное, что доказать правду мне нечем, но, согласитесь, от лжи нам нет никакой выгоды. Дом Сокола всегда получает то, в чём нуждается. Вы этого не видите, Вы ничего не знаете о нас, но в Кезорре это так.

Он говорил без угрозы, точно излагал прописные истины. Откусил печенье и блаженно зажмурился; Лаура вцепилась взглядом в крошки, попавшие на воротник его одеяния. Крошки, несомненно, тоже были настоящими.

— Вы завербовали его, верно? — почти прошептала она, чувствуя, как разрастается чернота внутри. Чернота вот уже долгие годы поглощала ту драгоценную, сияющую ниточку, которая связывала её с этим человеком — с кем она в детстве видела общие сны, с кем ела из одной плошки. Посторонние не видели эту ниточку, не смели её касаться — все, кроме незнакомца с соколом. — Вынудили его служить Вам. Угрожали ему.

Человек доел печенье и потянулся за бокалом; в его взгляде появилось что-то вроде сочувствия. Так сытая хищная птица от скуки сочувствует мыши — знает, что недолго осталось ей наслаждаться дыханием в сером, маленьком, смертном тельце.

— О нет, эра Алья. Мы так не работаем. Все адепты приходят в Дом Агерлан только сами. И Линтьель пришёл сам — ему тогда, если я не ошибаюсь, едва исполнилось четырнадцать. Многие сомневались, стоит ли принимать такое юное создание в наш опасный цех, пусть даже на правах подмастерья… Но он оказался на редкость способным.