Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Но уже через несколько дней ей наскучило это отсутствие тайны, это спокойное зажиточное довольство — одно и то же изо дня в день. Отца, по крайней мере, могли срочно вызвать в Энтор; а ещё бывала охота, или маленький турнир, или пир для соседей в честь какого-нибудь праздника. Здесь же время текло неспешно, в отстранённой красоте розовато-лиловых закатов над виноградниками.

И всё же оставалось в Ариссиме одно место, куда Синне вход был по негласному правилу воспрещён. Мастерская Лауры.

Синна вспомнила об этом, уже занеся ногу над последней ступенькой лестницы. В то утро она не нашла Челлу, чтобы задать ей дежурный вопрос — «Не было ли для меня почты?» Толстая кухарка, прежде чем ответить «Нет, чара… То есть миледи», обязательно морщила по-утиному широкий нос, а потом с прохладцей стреляла в Синну глазками. Она недолюбливала рыжую чужачку, почему-то считая, что та ущемляет права госпожи. А слова «другое королевство» звучали для необъятной смуглой женщины, по-видимому, так же дико, как «другой мир».

Синна вздохнула. Что ж, может быть, настало время перешагнуть и этот барьер. Неизвестно, в конце концов, сколько ей ещё жить здесь — рано или поздно Лауре придётся поступиться своей святая святых…

Она решительно миновала небольшую площадку. День стоял пасмурный — странность для Кезорре, — и золотистое солнце в доме поглотили тусклые тени. Свет, наполнявший мастерскую (здесь было целых три окна), казался из-за этого жемчужно-серым.

Синна прошла через сводчатую арку, заменявшую дверь, и кашлянула, чтобы обозначить своё присутствие. Ответа не последовало. Наверное, Лаура так увлечена работой, что не очень реагирует на звуки вокруг. Синна не припоминала, чтобы Линтьель впадал в такие состояния, зато частенько наблюдала отца, окаменевшего над записями и расчётами.

Она двинулась дальше, мимо завешенных мольбертов с картинами — полотнища были все в пятнах, — мимо полочек с глиняными статуэтками (законченными или незаконченными, похожими на фигурно примятые комки), мимо вездесущих запахов дерева и краски. Царил жуткий беспорядок: то там, то здесь валялись старые палитры, грифели, перья, обрывки холста и бумаги. Всё это перемежалось банальным мусором (что-то содрогнулось внутри аккуратной Синны): огрызками съеденных второпях яблок, сухими цветами, семечками непонятного происхождения, брошенными шпильками для волос… В таком месте раздолье крысам, а не творчеству, — подумалось Синне, и она снова удивилась, вспомнив о помешанности Линтьеля на чистоте.

…Неправда. Нет больше Линтьеля.

— Эра Алья, — тихо позвала Синна, наконец увидев владычицу мастерской. Лаура стояла к ней спиной и, казалось, не дышала, накладывая мазки. Кисть почти не шевелилась — такими мелкими и точными были движения; Синна невольно залюбовалась. На её глазах рождалось нечто особенное.

Это был портрет — как и большая часть картин Лауры, которые попадались Синне. Черноглазый стройный юноша (наверное, сын или внук кого-то из Правителей) в дорогой одежде стоял с книгой, препоясанный лёгким мечом — явно не для настоящего боя. Через свободную руку был перекинут красный плащ, складки которого и прорабатывала сейчас Лаура. Глаза юноши — настолько живые и блестящие, что становилось жутко, — странно выглядели на этом придворном портрете: слишком настоящие для искусственных, парадных картин. Они будто рассказывали старую печальную историю — причём не самого юноши, а кого-то давно ушедшего: вычитанную или услышанную в легенде. Синна вздрогнула, разглядев в этой боли отражение собственной. Обычно работы Лауры бывали другими.

— Кто это?… — внезапно севшим голосом спросила Синна. Лаура развернулась так резко, что подол её рабочего платья подмёл пыльный пол. А потом узнала гостью, и ужас на её лице сменился хмурой неприязнью. Синна слегка поклонилась, наблюдая, как она поспешно набрасывает на картину полотнище. — Это не повредит?… Краска ведь ещё не высохла…

— Вы пришли рассказать мне, что вредно или полезно для краски? — осведомилась Лаура. За этим грубоватым вызовом Синна сразу нащупала растерянность: поднявшись сюда, она увидела что-то, что не должна была видеть.

— Нет. Я не нашла Челлу и пришла спросить о письмах для меня.

— Письма приходят на имя мужа, — Лаура отложила палитру и отошла, чтобы ополоснуть пальцы в чаше с водой. От поднявшегося слабого ветра мусор на полу шуршал и перекатывался. — А мне некому писать. Его и спрашивайте… И, кстати, — её голос ядовито вильнул. — На кезоррианском правильнее говорить «письма мне», а не «для меня».