Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

«Нет, это чушь. Оно не могло просто так оставить меня».

Ах, значит, ты уже этого не хочешь?…

Резкая боль пронзила виски, и Альен поморщился. Он надеялся, что это просто от усталости — что тауриллиан не пытаются пролезть к нему в голову.

— Я почту за честь взглянуть на Вашу коллекцию, — сказал он, с показным смирением опустив глаза.

Люв-Эйх расцвёл, как огромный куст, и трижды хлопнул в ладоши. Две девушки-рабыни появились мгновенно, будто из-под земли.

— Тогда угощайся и будь моим гостем, лже-Дарет. Я прикажу погреть тебе воды для омовения и дать чистую одежду, какую носят на нашей земле.

— Сколько я смогу… испытывать счастье находиться под этим кровом? — намного аккуратнее, чем прежде, спросил Альен, но Люв-Эйх всё равно рассмеялся — визгливо и мерзко, точно дворовая собачонка:

— Ты всё-таки смышлёный, волшебник. Ты мне нравишься… Под этим кровом ты пробудешь столько, сколько я пожелаю. Или твоим друзьям несдобровать.

«Редкости» Люв-Эйха, как выяснилось, занимали большую часть дома и глубины садов на террасах, а также несколько отдельных домиков на побережье. Альен думал, что после Гха'а и встречи с боуги ничего уже не удивит его, однако ошибся.

Если бы не навязчивые мысли о Бадвагуре и Ривэне, крутившиеся в голове, словно мелодия старой кезоррианской шарманки, у него бы, должно быть, задёргался глаз от непрерывных перескоков из восхищения в отвращение. Наместник острова Рюй, казалось, собрал у себя всё странное, нелепое и уродливое в Обетованном. Не знай Альен, что это невозможно, он бы заподозрил Люв-Эйха в визитах в иные миры — возможно, в юности, когда тот был меньше в обхвате и подвижнее.

В одном укромном уголке были собраны гербарии — тысячи засушенных растений, многие из которых Альену никогда не встречались. Кое с чем он, конечно, работал в Академии или Долине, но всё остальное выглядело, как подделка под живую природу: пятнистые цветы и цветы размером с кошачью голову, раздутые пузырями корни, похожие на змей стебли в чём-то вроде чешуи… В банках плавали заспиртованные плоды — неправдоподобно маленькие или, наоборот, огромные. Нечто чёрное и склизкое, растущее в горшке, зашипело и хищно клацнуло лепестками, когда Альен приблизился.

Под стеклом расположились коллекции наколотых на булавки насекомых — странно-уродливых и странно-красивых. Рогатый жук, почему-то разросшийся величиной с ладонь. Ярко-синяя гусеница с золотистыми лапками. Люв-Эйх с гордостью тыкал пухлыми пальцами то в бабочек, то в южных ядовитых пауков, а Альен размышлял, кто же собирал для него всё это?…

Где-то ещё он видел аквариум с пираньями, громадную застывшую черепаху, визгливого, как хозяин, трёхглазого щенка в коричневых пятнах… Шайальдские музыкальные инструменты. Уменьшенные копии ледяных статуй из Альсунга. Корабли в бутылках, какие-то маятники, образцы изящных извилистых письмен — сколько веков назад стали прахом последние, кто использовал их?… Пыльные статуэтки древних богов со стёршимися чертами, в которых даже Дарекра или Шейиз не всегда узнавались. Кезоррианские стеклянные шарики толщиной в волос.

Ощупывая одно и глядя на другое, Альен чувствовал, как боль из висков медленно переползает в затылок. Он хотел увидеть Бадвагура и Ривэна, убедиться, что с ними всё в порядке, а потом остаться в одиночестве и наконец отдохнуть. Необыкновенно остро он ощущал жару, и любопытные взгляды вездесущих рабов, и пыхтящее дыхание Люв-Эйха на затылке. Тот раб, который проводил его к дому наместника (толстяк звал его Ван-Дир-Го), сам вызвался обмахивать Альена павлиньим пером («чтобы господина не сморило жарой») и теперь тоже таскался следом.

В садах надрывался гул насекомых, и на коже оседала горячая влажность; ежеминутно хотелось умыться. Миншийское свободное одеяние, в которое Альен кое-как задрапировался, вскоре насквозь пропиталось потом.

«Он хочет сделать нас троих диковинками в своей коллекции, — думал Альен, встречая алчные, полубезумные взгляды глазок-буравчиков. — Или, ещё лучше, кому-нибудь продать. Как же выведать, где эти двое?…»

— Это впечатляет, — сказал он наконец, благопристойно отводя глаза. — Даже очень. Но где же Ваши знаменитые маски?

Вопрос снова попал в точку; Люв-Эйх сладко улыбнулся и, охнув от усталости, плюхнулся на складной стул, пододвинутый рабами. Тот жалобно скрипнул.

— Не всё сразу, о волшебник. Маски — моё отдельное сокровище. Я покажу тебе лучшие образцы, а потом и отпущу с миром — но лишь если ты согласишься погостить у меня и порадовать своим искусством. По-моему, это честный обмен. Не забудь к тому же, что я спас тебе жизнь…