Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Все свои силы Альен вложил в единственный призыв, который прозвучал бы как крик для любого, обладающего Даром. Но Сен-Ти-Йи не ответила. Он лишь почувствовал невесомое движение её разума — будто кто-то, размышляя, склонил голову набок.

«Я, Альен Тоури, вызываю тебя на поединок — как волшебник волшебницу. Ты не получишь жизнь Бадвагура. Право на поединок есть всегда».

На этот раз он получил отклик — насмешливый и негромкий, но уже без дребезжащих ноток старости.

Ты напоминаешь мне об этом или себя пытаешься убедить, Альен Тоури?

«Ни то, ни другое! — разозлился Альен. До рассвета осталось всего ничего — не место и не время сейчас для её проницательности. — Хватит играть в загадки. Такое право у меня действительно есть, и я бросаю тебе вызов. Назначай, где и как мы сразимся».

Это древнее право, — мелодично прошелестела Сен-Ти-Йи, и Альен услышал, как где-то в доме зашуршала циновка под высохшим телом. — Но не менее древнее право — отклонить вызов. Я не буду сражаться с тобой, Альен Тоури. Я хочу сохранить жизнь Повелителю Хаоса, а он не выдержит боя с бессмертной.

«Сейчас ты в смертном теле».

Моё тело нас не уравнивает. Показаться тебе в истинном облике, чтобы ты мне поверил?…

Тяжело дыша, Альен оглянулся на спящего Бадвагура. Снял один из своих перстней-амулетов — самый сильный, зачарованный в Меи-Зеешни, зеркальном доме в сердце Долины Отражений, — и положил агху на грудь.

«Покажись. Но имей в виду, что ты не тронешь его. Бадвагур, сын Котра, внук Бадвагура из клана Эшинских копей — под моей защитой».

Мягкий и сияющий холод охватил Альена изнутри — будто его перетащили в морозный северный день из миншийской ночи. Сознание Сен-Ти-Йи разрасталось и ширилось, окутывая его древней Силой, искушая погружением в неё. Она была вокруг, повсюду, она искрилась и манила; очень скоро он позабыл, где находится.

Я не трону Бадвагура, сына Котра, если он сам не пожелает. В противном случае никто не сможет ему помешать, и ты сам знаешь это… Выкуп, Альен Тоури. Жизнь за жизнь, кровь за кровь.

«Не тяни», — отчаянно попросил Альен, и с выдохом изо рта вырвалось облачко пара. Он был уже не в пропахшем пряностями подвале, а где-то в завалах снега, под бледным зимним солнцем. Ледяной ветер трепал его плащ, осыпал волосы серебряной крошкой. Альен огляделся — место напоминало Волчью Пустошь, но не совпадало с нею во всём, как бывает во сне.

— Как ты это сделала? — спросил он, пытаясь перекричать ветер. — Где мы?

— У тебя в голове, — откуда-то — со всех сторон сразу — отозвалась Сен-Ти-Йи. — Должна сказать, тут холодно и пустовато. Я ожидала большего, Альен Тоури.

И она появилась перед ним, выступив из-за заснеженного холма. Уже не низенькая старушка-рабыня, а бессмертная тауриллиан, полубогиня из рассыпавшихся в прах манускриптов. Воплощённая власть и магия.

Альен не знал, что говорить, глядя на неё. Все слова оказались бессмысленными и пустыми — так бывает, когда достучишься до страшной правды от кого-то любимого и несчастного. Когда в шеренгах чернильных знаков одна истина вдруг срастается с другой. Когда море, подкатившись к стопам в темноте, облизывает их холодным языком.

Она пришла как женщина, очень высокая — на полторы головы выше его, с длинными, изящными руками и ногами. Нечеловечески прекрасным было её лицо — разве что более живым, чем лицо крылатой тени Хаоса, от которой Альен едва сумел спасти Бадвагура в горах. В отличие от русалок, тауриллиан не казалась мертвенно-бледной, хотя кожа её испускала мягкое жемчужное сияние. Широко посаженные, переливчато-зелёные глаза видели сразу и всё; золотистые крапинки окружали по-кошачьи вертикальный зрачок. А чуть погодя во лбу открылся третий глаз — не мигающий и совсем лишённый зрачка, похожий на большой янтарь.

Мир надломился и утратил значимость, когда Альен заглянул в этот третий глаз. Оттуда на него словно смотрел дракон — или клокотало пламя Хаоса. То изначальное клубящееся варево, откуда началась череда смертей и рождений.

— Ты красива, — сказал Альен, чтобы сказать хоть что-то. Красота тауриллиан была необъятной и одновременно целостной, поэтому мелкие подробности ускользали от внимания. Он не сразу увидел, что её бело-серебристые, будто лунный свет, волосы стелются до самого снега, что они неправдоподобно лёгкие — поднимаясь от каждого порыва ветра, пряди не хотят опускаться. Что голову венчает венок из чёрных роз, а чёрная струящаяся ткань свободно обтекает узкое тело. Никогда ему не доводилось видеть такой гордой линии подбородка; но и маленьких, лихо изогнутых рожек — тоже. Это вызывало улыбку: милая шалость вроде цвета волос, который вечно меняла волшебница Индрис из Долины.