Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— По-моему, мы тратим время на глупости. Кейде-кхе, каменная труха из пустой породы… Можно препираться бесконечно и ни к чему не прийти. Ты не удержишь меня, волшебник, если я решу поступить так. А я решу.

Альену стало казаться, что ему медленно вгоняют в грудь что-то длинное и острое — даже не кинжал или меч, а то ли штырь, то ли толстую спицу. Вгоняют и при этом поворачивают, поджидая момент, когда он начнёт кричать.

Он встал и опять прошёлся вдоль стены, бездумно ведя пальцами по шершавым камням. По полу ползла длинная многоножка; он осторожно перешагнул через неё. Пусть хоть кто-то живёт и радуется в этом сумасшедшем мире. Сумасшедшем, судя по всему, в обеих частях — в Обетованном и Лэфлиенне.

— Я не позволю тебе, — пообещал он, перекладывая рисунок из луча в круг со штрихами. Непрошеный ход мысли снова вывел к терновым шипам в лунном свете — тем, в которых Хаос поведал ему о смерти Фиенни. — Не нужны мне такие жертвы. И не нужны те, кто так дёшево ценит жизнь.

Бадвагур долго молчал, и тишина копилась в пряно-дымном воздухе, как миазмы заразной болезни. Альен знал, что прямо сейчас, в том же доме где-то над ними, ждёт Сен-Ти-Йи — бессмертная тауриллиан в теле старухи, измученной годами похоти господ и тяжёлой, отупляющей работы. Знал, и это знание не давало ему покоя.

Так грифы ждут падали. Так хищник ждёт в зарослях. Он дал себе зарок, что она не дождётся.

Резчик уютно закутался в плащ, разложил на груди бороду и всё-таки ответил — голосом, которого Альен никогда раньше от него не слышал:

— Твою жизнь я ценю сейчас выше всего.

То была невыносимо долгая ночь. Больше они с Бадвагуром не разговаривали, а о Ривэне не поступало никаких вестей. Альену не сиделось, и он неприкаянно бродил по тесному складу, то разделяя, то смешивая в воображении запахи и оттенки специй. Он казался себе зверем, угодившим в силок охотника: можно сколько угодно рваться, но всё равно не выберешься.

Много раз он взывал к силам Хаоса, дремавшим внутри, избравшим его Повелителем, — но они своевольно молчали. Альен проверял простые и сложные заклятия, чертил комбинации из магических символов… Результат оставался прежним: его Дар никуда не делся, но тени Хаоса не желали приходить. Внутри на их месте зияла дыра — так, будто его освободили от безобразной ноши; ещё более унизительно было осознавать, что это не так.

От бессилия Альену хотелось что-нибудь ломать и расцарапывать. Нищий, который не может даже заработать своим уродством. Возможно, Сен-Ти-Йи была права, когда привела его к Наместнику Рюя? Возможно, он и есть шут, а не Повелитель-чего-угодно?…

На пике ночной духоты Бадвагур всё-таки стал клевать носом, но долго сопротивлялся. Некоторое время Альен понаблюдал, как он встряхивает опухшей головой, пробуждаясь от собственного храпа, а потом не выдержал — подошёл и легко положил ладонь ему на макушку.

— Спи, — шепнул он, мысленно начертав на груди агха знак покоя. — Спи, друг мой. Тебе нужно набраться сил.

Бадвагур пробормотал что-то нечленораздельное о своей Кетхе и ожерелье с аквамарином, счастливо почмокал губами и захрапел громко и раскатисто. Альен пожелал ему добрых снов.

Наверху снова послышался шум шагов и голоса — кто-то то ли тревожился, то ли вступил в перебранку. С помощью Дара Альен напряг слух, и слова миншийской речи долетели до него сквозь доски потолка:

— Отчего крики? Старик велел не шуметь, в доме король!..

— Сам тогда тащи его, Тюр-Ша! Я чуть душу Прародителю не отдал, когда увидел, — кто-то запыхтел, а потом раздался шаркающий звук — как если бы по полу волокли что-то большое. Собеседник тихо вскрикнул.

— О моя злосчастная мать и отец мой!.. Этот новенький с Рюя, Ван-Дир-Го?! Что у него с шеей?…

— Петля натёрла, разве не видишь? — огрызнулся другой раб. — Я нашёл его в петле на кухне… Он и похолодел уже.

— Бывает же такое… — рассудительно протянул третий голос — совсем тонкий, мальчишеский. — И дня не прослужил, как повесился. Интересно, что у него случилось?

— Да чему там случаться — сразу видно было, что тронутый… Ну, хватай за ноги! Нам всем конец, если Ар-Ларах наткнётся в доме на мертвеца. Особенно когда к нему от племянника приехал сам Миаль.

После упоминания Сына Солнца все трое благоговейно умолкли. Альен ослабил заклятие и прижал пальцы к пульсирующему болью лбу. Значит, Ван-Дир-Го уже сам себя наказал… Что ж, так тому и быть.

«Я вызываю тебя на бой, Сен-Ти-Йи, или как там твоё подлинное имя. Я требую поединка!»