Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Этих волков и лис сотворили явно не знахарки! — слегка покраснев, возвысил голос Авьель. — Такое мог сделать только умелый маг. И вы не дали мне закончить… И волки, и лисы на моих глазах несколько раз принимали человеческий облик. Потом превращались обратно и исчезали, таяли… Иллюзии вообще не держатся долго, так что в этом как раз ничего удивительного. Но сам объект, так сказать… Это были оборотни, уважаемый Совет. В хрониках их ещё называют Двуликими. Существа, которые покинули Обетованное много веков назад — примерно в одно время с драконами…

Эр Даола утробно застонал. Ир Пинто ловил каждое слово мага — казалось, скоро кончики ушей зашевелятся. Чар Энчио ненадолго прервал свои воинственные постукивания.

Ринцо сидел, чувствуя подкатывающую к горлу дурноту и усталость. Морское чудище в бою при Хаэдране, слухи о черномагической эпидемии в Дорелии, а теперь ещё и это… Подонки из Дома Агерлан прекрасно выбрали время, чтобы подбросить Лауре соколиное перо.

— Это может означать только одно, — ир Пинто с преувеличенной скорбью развёл руками. Обращался он будто бы ко всем, но смотрел, по старой схеме, на чара Энчио. — Шайальдэ в союзе с северной колдуньей Хелт… Это её рука, её помощь. Может быть, её маги. Не повод ли это пересмотреть ещё раз вопрос о союзе с Дорелией?…

— Никакого вопроса уже нет, ир Пинто, — сухо перебил чар Энчио. — И пересматривать нечего. Он давно решён: Дорелия получит нашу помощь, как только попросит о ней… Рано делать такие выводы. Мы не можем приписывать королеве Хелт всё тёмное колдовство в Обетованном.

— Но, если этот союз будет угрожать нашей безопасности…

— Пусть пока это останется в строгой тайне, — чар Энчио поднялся. Рыжеватые закатные лучи сияли ему в спину, и Ринцо видел только тёмный сутулый силуэт. — Я призываю всех молчать о набеге на Лоберо, даже в домашнем кругу. Никаких упоминаний, никаких намёков… В ближайшие две ночи мы вышлем солдат на юг — керов, рыцарей и лучников. Я лично подберу людей из столицы, которые будут следить за событиями… Вы, Авьель, сможете попросить с собой кого угодно из магов Вианты, включая мастеров Высоких Домов, — волшебник впервые поклонился с неподдельной признательностью. — Можете, впрочем, и отдохнуть несколько дней в столице… Несмотря на трагедию в Лоберо, праздник Мудрейшей состоится, как и было запланировано. И мы, как собирались, объявим на нём о дальнейшем пути Кезорре в войне. До тех пор — ни слова, ни звука. Совет всё принял к сведенью?…

Совет к сведенью принял.

Ринцо в тот вечер покинул Дворец, сам не свой от страха и — почему-то — стыда. Видения окровавленных соколиных перьев мешались у него в голове с мерцающими, тающими в жарком воздухе оборотнями.

Получив аккуратный зелёный конверт с золотой окантовкой, Синна впервые после Хаэдрана по-настоящему разволновалась. Это было похоже на пробуждение от долгого кошмара, холодного и жестокого: радостная дрожь пробрала тело, горло сжало спазмом, и Синна, натянуто улыбнувшись удивлённой Челле, убежала куда глаза глядят. На бегу она гладила аккуратные угловатые буквы отцовского почерка — и наконец-то чувствовала, что жива. Чёрная дыра в груди или животе, оставленная Линтьелем, если не зажила совсем, то начала зарастать.

Синна сначала шла, а потом бежала по широкой сельской дороге — давно она не позволяла себе такого ребячества. Вуаль, наброшенная на голову по кезоррианским обычаям, надувалась от бега и билась следом за ней, будто парус. Ей хотелось именно бежать, и как можно дальше, чтобы не читать письмо лорда Заэру в одном доме с Лаурой. Пусть по-прежнему сидит в своей мастерской и свирепеет на Синну, как на главного врага, если ей так угодно.

Если здесь кто-нибудь и может разделить её радость, то только Ринцо — то есть эр Алья, конечно же… Но он ещё не приехал с заседания Совета, и даже его «лепесток» не пылит вдали.

Вечерело, и неспешно отступала дневная жара. Синна замедлила бег, вдыхая травяной запах от холмов, тянувшихся вдоль дороги. Совсем рядом, за ними, кудрявились виноградники рода Алья; за одним из серых крутобоких валунов, отмечавших земельные границы, Синна рассмотрела и верхушки шпалер из красного дерева, увитых зелёными усиками. Потом там же мелькнула соломенная шляпа крестьянина, послышался говор и смех. Кезоррианский черни так отличался от речи Лауры, Линтьеля и Ринцо, что походил на другой язык, в котором Синна ни слова не понимала. Она отдышалась и перестала бежать, чтобы не стать объектом этого смеха.