Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Зачем мои ответы, если ты обо всём догадался?… Да, Сен-Иль делал вещи, подобных которым не было в Обетованном. Украшения, механизмы, механизмы под видом украшений… Связанные с магией, конечно же. Во всех королевствах они пользовались спросом. Я лично оплатил обучение этой гниды на острове Менхайя… Раковина моей заботы оберегала жемчуг его таланта, — очередная словесная завитушка по соседству с бранью больно резанула Альену ухо. — А потом я узнал, что он меня предал… Прямо как вот эти неблагодарные. Связался с альсунгской гулящей девкой — той, что теперь королева на посмешище миру. Альсунг был тогда главным врагом Минши, а моё положение при короле ещё не достигло нынешней прочности. Как только правда выяснилась бы, я потерял бы всё, — глаза-буравчики на мгновение закрылись. — И я сделал то, чего он заслуживал.

«А ведь он действительно дорожил этим Сен-Илем», — отстранённо подумал Альен. Уж не после ли расправы над ним у Люв-Эйха близнецами родились философия бездумных наслаждений и склонность к чревоугодию?…

Впрочем, копаться в душе Люв-Эйха (или в том, во что она превратилась) Альен не испытывал ни малейшего желания. Теперь он знал, кто ещё в Обетованном помогал Хелт и «господам из-за моря».

Может, и Сен-Иль мечтал о всевластии магии, о возвращении в Обетованное драконов?… Жаль, его череп нельзя спросить.

— Ну как? — шепнул Ривэн, отчаянно дожидавшийся конца переговоров. — Он согласен на наши условия?

— А это не очевидно? — Альен поморщился; иногда мальчишка по-прежнему раздражал его тугодумием. — Поищи мне перо и бумагу.

Свиток тонкой, как вуаль, рисовой бумаги скоро лёг ему в ладонь. По кивку Альена рабы развязали Люв-Эйху правую руку, вложили в неё перо… С неприятным ощущением повтора Альен вспомнил Дарета и то, как диктовал ему договор о выкупе Кинбралана. Простыни, духота, беспомощный человек в постели…

Ну что ж, своего рода «третья схватка», как говорят на турнирах. Решающая.

— Чуть не забыл предупредить, Наместник: Ван-Дир-Го тоже пойдёт с нами… В лодке, которую ты нам любезно одолжишь, понадобится гребец.

Люв-Эйх только зубами заскрипел. Вертикальные ряды изящных миншийских знаков скучающе выползали из-под его руки.

— Думаю, я должен извиниться перед тобой, — под мерный плеск вёсел выпалил Ривэн. Видно было, что он целую ночь готовился это сказать и никак не решался.

Альен приподнял бровь.

— За что?

Рассвет застал их уже в море: остров Рюй оставался позади, таял в туманной дымке. Южное солнце карабкалось из-за горизонта, отяжелев ото сна, и на глазах Альена синяя гладь покрывалась золотыми линиями и бликами. Он соскучился по морю — по солёному воздуху, наполненной ровным гулом тишине, даже по качке. Хотя лодка, которую им выделил Люв-Эйх, большая и довольно удобная, всё же не могла сравниться с серебристым кораблём боуги…

Втайне Альен надеялся, что русалки окружат их, как только они отойдут от берега; однако они не вернулись. Жаль — и не только потому, что потерялась последняя связь с материком на западе. Русалки просто нравились Альену. Рядом с их безмолвием и вечной печалью в глазах ему было как-то удивительно спокойно. Примерно как с Бадвагуром, если подумать, — только без мук совести, а это немаловажный момент.

— Я… В общем, ну… — Ривэн сидел на скамье напротив, поджав под себя ноги, и напоминал смущённого взъерошенного воробья. — Знаю, что был неправ, но… Я сомневался в тебе. То есть…

— Усомнился, — подсказал Бадвагур ти'аргское слово. Он любовался видом, разбирая колтуны в бороде, да изредка поглядывал в спину Ван-Дир-Го. Тот грёб так старательно, что набухавшие при каждом рывке мышцы заставляли края шрамов то краснеть, то белеть. Альен пожалел, что под рукой нет трав для заживляющей мази: рецепты Отражений быстро избавили бы всех от этого грустного зрелища.

— Да, точно, — закивал Ривэн, из розового становясь пунцовым. — Усомнился… На какое-то время мне показалось, что ты готов отказаться… идти дальше. Что хочешь остаться в Минши… залечь на дно, так сказать. Не искать опасностей на западе, в двух шагах от этого разрыва…

Альен долго обдумывал эту сбивчивую тираду. Он не чувствовал себя задетым или шокированным — сам на месте Ривэна думал бы так же, если не хуже, в эти бесконечные недели… Но что-то было в признании дорелийца — и в самом факте, и в том, как оно было произнесено. Его искренняя до боли, против желания прорвавшаяся привязанность впервые вызвала у Альена тревогу.