Дмитрий Чудсков - Невская русалка

Средь наших крики: «Ленин! Ленин!»
«Товарищи! Настал час икс!
Нас поддержали Киев, Минск.
Исаакий сдвинуть враг намерен!
Командуйте, товарищ сфинкс.
Машина вырвалась из тени,

Сфинкс рявкнул зычно, понеслись.
Две разношёрстные толпы
Сошлись на стрелке, где столпы
Ростральные огнём зажглись.
И грянул бой, и уж мольбы
Поверженных в одну слились.

Едва слышны, их душат, мнут,
Прекрасное их топчет, давит.
Сегодня злоба праздник правит.
Львы чужаков на части рвут.
Но сколько их — и не представить,
И всё ж охвачен сотней пут

Исаакий. Гадкие мутанты
Уже подвинули громаду,
Но подоспевшие атланты
Упёрлись мощно в колоннаду.
Неисчислимую армаду
Сдержать непросто. Оккупанты

Опомнились, пришли в себя,
Свои машины развернули,
Их пилы, молоты блеснули,
Конь клодтовский упал, хрипя.
Из Зимнего дворца как пуля,
Доспехов зеркалом слепя,

Рванулась клином кавалькада
И врезалась в толпу врагов.
Сверкали лезвия клинков,
Разя врагов. Исчадья ада —
Горгоны из-под облаков
Как ринутся. Ужасней взгляда

Нет. Пришельцы каменели
При виде гадов в головах,
Но враг хитёр — при зеркалах.
Видать, легенду о Персее
Мозг пресловутый в двух словах
Читал. Хитёр же, в самом деле.

Уже весь центр Петербурга
Охвачен дикою резнёй.
Разят захватчиков бронёй
И камнем. Нету переулка,
Куда бы хищною клешнёй
Не влез бы враг, ни закоулка,

Где кровь не пролил бы чужой.
Вернее, слизь. Скользят по жиже
Теперь атланты. Враг всё ближе
К собору. Каменной стеной
Стоят защитники. На крыше
Зимнего фигуры ни одной

Уж нет. Пусты фасадов ниши.
Лишь Медный всадник недвижим,
Змей ерепенится под ним,
И конь его сердито дышит.
Осенней ночью вдохновим
Поэт. С ним серафим. Он пишет,

Не покидая пьедестал,
Но прикрывает так тетрадь,
Что мне никак не разобрать,
О чём же гений написал.
А вот бы с Пушкина списать!
(Я за ночь рифмовать устал.)

Но подсмотреть мне не судьба,
И я гляжу на небо снова,
И нужного ищу я слова.
Взирает ангел со столпа,
Тверда ль Исаакия основа.
Как напряглась на нём стропа!

Чем эти путы разорвать?!
Над крепостью раскрыв крыла,
Зовёт хранитель свысока
На вражью рать земную рать.
Несут тревогу облака.
От пришлых ось бы удержать.

Не так проворна и быстра,
Спешит и лягушачья почта.
По ручейкам, в камнях и почве
Вприпрыжку, на язык остра,
Но к адресату выйдет точно.
Прыг-скок. Шевелится трава.

Огни волшебные зажглись
На кладбищах. На Пискарёвском,
На Красненьком и Богословском.
Кругами плотными сошлись
На Северном и Левашовском,
Чу! Привиденья поднялись.

Встают кладбища и погосты.
И из земли, и из болот,
Выходит призрачный народ.
Шагают молчаливы, грозны.
И воины, за взводом взвод,
И женщины. Уже их сонмы.

Встают, спешат, пока не поздно,
На удивленье скор их шаг
И лёгок. Лес, ручей, овраг,
Но вот и расступились сосны,
А впереди коварный враг,
Где стелется туман морозный.

Выходят близ деревни Смерди.
Интересуется старушка:
«Там, что ли, немцы на опушке?»
Ей отвечают: «Просто черти.
Не из-за них у нас петрушка.
Тут посерьёзней круговерти.

Идёт из космоса войной
Орда пришельцев шипохвостых…
Уроды в струпьях и наростах.
И снова нам вставать стеной.
Вот нас и подняли с погостов».
«Что ж, Зина, ваш прогноз какой?»

«Такой, что много возомнили.
Я тут взяла щипцы для бомб,
Как мы в блокаду их тушили,
Вы, очевидно, не забыли.
Собьём с захватчика апломб».
И вот сошлись в морозной пыли.

Старушка пригрозила палкой.
«А ну-ка кыш, раздухарились,
Чумазые, да год не брились.
Не бейте их… Зверушек жалко».
Однако черти как взъярились!
«Какая всё ж вы либералка!

Кого жалеть, Полина Львовна?»
И хвать клещами за кадык
Ближайшего. Тот сразу сник,
Договориться б полюбовно,
Да словно проглотил язык.
«Отставить дуть морозом сонным», —

Примчался в «эмке» генерал,
Чертей приняв за уголовных.
Прошёл сквозь призрачные сонмы.
«По вам Владимирский централ
Грустит. Отребье. К трём чтоб ровно
Вы, все, кто совесть потерял,