Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Пожалеть тебя пришел, – услышал Рагозя. – Проспал ты удачу мирскую. Лишили тебя будущего и мнения не спросили. Вот я и явился, хочу хоть немного подправить то, что случилось. Возьми-ка перстенек. Сам понимаешь, непростой он, когда надо, и жизнь спасет, и смерть отведет. Только ты и сам не плошай, у всего есть пределы. И вот еще, чуть не забыл, снимешь его – себя потеряешь.

Сказал это старик и исчез.

Вновь Рагозя ехал на Черныше, вновь дышал теплым воздухом. Подивился он перстню с лапой зверя, покрутил его на безымянном пальце, да только дальше не до перстня стало – в его дом беда пришла, и жизнь повернулась к нему самым что ни на есть срамным местом.

Воспоминания воеводы прервал волколак, принявший человеческий облик. Алуар, обнаженный, густо обляпанный кровью, остановился напротив пузатого, что извивался под калеными щипцами Мергена.

– Где мой брат? – зарычал он, и пузатый обгадился.

– Что тебе известно об убивцах волколака? Кто его убил в Продолье? – уточнил вопрос Мерген, отбрасывая в огонь очередную часть тела несчастной жертвы.

– Простите, но никто из нас не смог бы убить оборотня, – залепетал любич разорванным ртом. Где-то рядом завыли женщины. В небе захлопало крыльями слетевшееся воронье.

– Мы в этом и не сомневаемся, – примирительно проговорил Мерген. – Ты просто выскажи свои подозрения. Кто мог убить волколака? Кого вы видели, кто мог бы его убить? Вспоминай. Живо.

Пузатый заплакал и проговорил:

– Были такие. Помню. Как-то мимо нашей стоянки проходили два воина. У одного меч был, серебром отливался, особенный, рукоятка с девой и медведем. Ведьмаки, не иначе. К нам они не заходили, но наши охотники по их следам немного прошлись. Мало ли чего. Больно странные: все в обход, а они в Леший край подались. Если не хмырь, то они. Точно они. Лехи так далеко на юг не забирались.

– Ты доволен? – спросил Мерген у волколака, тот утвердительно взревел. Мерген, не поворачиваясь, перерезал горло любичу и направился омыть руки.

– Куда ты теперь? – обратился к волколаку Рагозя.

– Лешего навещу, – мрачно сообщил Алуар, расчесывая грудь.

– Силенок-то хватит с хозяином леса бодаться?

– Вот и проверим, – сказал волколак и начал меняться в лице. Рагозя отвернулся, пора было прекращать насилие и выдвигаться обратно.

Раскаивался ли он в том, что не спас родителей в тот злополучный день, или в том, что стал таким, каким стал? Наверное, уже нет. Но недавно он узнал имя того, кто в ответе за все его беды, а значит он возвернет долг, как бы ему не было уже все безразлично.

***

В любом городе встречаются улочки, заслуженно пользующиеся дурной славой. Им дают разные названия, призывающие к осторожности тех, кто по каким-то причинам забредет на них. В Княжьем граде, в столице прирареченского племени любичей, тоже имелась подобная. Она прозывалась Стоком и находилась в восточной части города за кузнечной слободой.

Вот в такое место и пришел глава местных купцов Остромысл решать свою проблему. Для этого случая он надел кафтан попроще, из крепкого тёмно-синего сукна, без парчи и украшений, пояс кожаный, в один обхват, калиту без шелковой вышивки, кинжал без каменьев, на голову – маленькую атласную шапочку; перстень оставил один, с мелким яхонтом.

Его встретил и провел к неказистому дому мордоворот: низкий лоб, кривой нос и кулаки с тыкву. В доме оказалась нора, за норой – длиннющие петляющие коридоры, которые сошлись перед просторной пещерой. Древесные корни опутывали стены и потолок пещеры, между корнями вдоль стен виднелись канделябры, с потолка свешивались почерневшие светильники, обвитые сухим плющом и лохмотьями паутины. Свет от свечей был красноватым, пугающим. Где-то скрытые от глаз громко тикали часы, бомбя через равные промежутки времени.

От сырости одежда у купца стала влажной, лоб – липким, впрочем, лоб, может быть, – от страха. Нет, подумал Остромысл с тоской, все же староват он и не в той форме, чтобы лазить по таким переходам. Заберутся же шелудивые, могли бы ведь дворец краше княжеского отгрохать. Он протер рукой лицо и боязливо посмотрел перед собой.

Перед ним на низких табуретах восседали братья Коржи, в чем-то неуловимо похожие друг на друга. При этом один был толстым, второй – длинным, третий – худым. Одеты братья были вызывающе скромно: в серые короткие зипуны и черные штаны, подвязанные бечевой. Что-то хищное проступало в них, словно и не люди они вовсе: острые ушки и мелкие глаза на треугольных лицах.