Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

Тогда он свистнул, подзывая коня. Надо было двигаться дальше.

И они двинулись дальше, чтобы вскоре достигнуть Черного камня.

Слишком спокойное лиловое небо, слишком ровная сверкающая снегом долина, посреди которой выделялся темный неровный овал.

Он звал к себе, этот Камень. Приди и дотронься до меня. Я – Капище капищ твоих предков, я – ответ на все твои вопросы. Подойди и дотронься. Я заполню в тебе пустоту, уйму твою боль.

Однако Рагозя привык к серой тоске и к своей головной боли. Единственный вопрос, который его интересовал, – где найти Дементия? Он был уверен, Черный камень ему в этом не поможет. И зов ослаб.

Могучий воин, которого иные назвали бы богатырем, осмотрелся. Куда этот проклятый мог направиться? На юг – чтобы напрямую попасть в Дятлову крепь? На север – к Старобужу? Или на восток – к малым городкам Прираречья? Таких Черные камни не берут – проклятых убивают проклятые.

Неожиданно заветный перстень с когтистой лапой ожег палец нестерпимой болью. Посланник заскрипел зубами, схватился за руку. Боль перекинулась на всю кисть. И в тот же миг услышал хлопанье крыльев. Над ним пролетела крупная белая сова.

Смерть Мергена, Черный камень, перстень, сова: последние события складывались один к одному. Потому воевода, не раздумывая, приказал Чернышу следовать за ночным охотником, покинувшим свое дневное укрытие.

Как только конь двинулся за совой, перстень остыл, а вместе с этим ушла и боль.

Черный камень они объехали по широкой дуге. Однако всадник еще долго ощущал, как чей-то взгляд буравит ему затылок.

***

В Кистени заходить не стал, решив, что корчмы на тракте будет достаточно. Снег валил густо, холопы не успевали расчищать двор с коновязью. Они весело перекидывались прибауточками в своих распахнутых зипунах. Это тебе не пришибленные древичи. Воевода привязал Черныша и кинул полуш подбежавшему мальцу. Пусть поухаживает за жеребцом.

Недолго задержавшись перед вывеской, Рагозя вошел в корчму. В ней стояли несколько длинных пустых столов, было жарко натоплено, пахло свежим хлебом, чесноком и луком. Хороший запах – достатка и мира.

– Здравствуй, хозяин, – обратился путник к мужчине в фартуке и почтительно поклонился. Тот вытер руки полотенцем и ответил более осторожным кивком. – Мне бы комнатку с сундуком. Хочу на пару деньков задержаться, пока товарищи не нагонят.

– На север отправляешься, – с пониманием заметил корчмарь, внимательно разглядывая броню на госте. Броня была хороша, не у каждого княжеского витязя такую встретишь: чешуйчатая на подоле и пластинчатая на груди, при этом та же грудь дополнительно защищалась зерцалом, покрытым серебряной вязью. Соболиная накидка грела, как печь, и такая же шапка сверху, расшитая серебряной и золотой нитью.

– Не скрываю, есть такое, – решил ему подыграть посланник Соловушки.

– Что ж, воины наместника у нас в почете. Есть одна комната, пойдем, покажу, – и мужчина самолично повел его в боковые пристройки.

Комната оказалась как комната – три шага на пять – с крепкой кроватью, окованным железом дубовым сундуком и небольшим столиком, из-под которого выглядывал табурет. Рагозя удовлетворенно крякнул: сойдет. Хозяин зажег в светильнике лучину, выдал ключи и после оставил одного, даже не проверив, есть ли грошей в достатке.

Странник скинул в сундук бронь с мечом, туда же отправил суму со сменной одежкой. Нижняя рубаха пропотела, но он пока ее оставил, пусть просохнет на теле. Затем присел на табурет. На столике мигал крохотный огонек. Оконца в комнате не было, так что свет шел лишь от него. Думы особо не тревожили. Да и зачем они ему – думы? Все просто: расспросить местных, узнать, видели ли здесь странника с приметным мечом, найти его и убить. Рагозя дотронулся до перстня с когтистой лапой. Ему сломали судьбу, он сломает этого человека. Кем бы тот ни был. Кто бы за ним ни стоял. А потом отрубит ему голову, если к тому времени это все еще будет важно.

«Ладно, – решил он, – пора объявиться».

Воевода переплел кисточки в бороде, пригладил власы, надел новую синюю рубаху, подпоясался поясом с золотой окантовкой и прошел через холодный коридор в общий зал. На него едва взглянули.

Посетителей заметно прибавилось. По привычке он занял место у дальней от входа стены. Могли ли в нем узнать ближнего Соловушки? Навряд ли. Все, с кем когда-либо пересекался, либо расстались с жизнью, либо надели рабский ошейник. Так что можно было не осторожничать, но привычка есть привычка.