Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Неужели до пращуров не достучаться?

– Чтобы они пробудились, нужна жертва. Только не ведомо, какой эта жертва должна быть. Кровью их не удивишь, Яростень залил ею на сто лет вперед. А все остальное оставляет их равнодушным.

– В твоих словах слышится отчаяние. Но нельзя же просто опустить руки, нужно что-то делать, – горячо возразил пастух.

Слова старика не убедили, Морена предлагала хотя бы попробовать. Тогда он не смог, но, может, найдется другой способ? Где-то, кто-то, как-то подскажет, а возможно, и поможет. Ведь, если не вернуть ушедших с тропы, то необходимо дать им возможность пройти ее. Среди них мучается и его Милава. Ну… или не его. Только это ничего не меняло. Неважно, чья она, важно, что он ее помнит и она ему дорога.

– Не по плечу нам эти игры. Среди волхвов, как и среди прочих людей, нет того, кого бы признали Многоликие, – сказал старик. И пастух заметил, как вспыхнули зеленым его глаза, но тут же затухли. – Но ты прав, делать что-то надобно. И кто-то уже делает.

– Вы в курсе, что здесь не одни? И заданные вопросы невежливо оставлять без ответа, – вмешалась в разговор Любава. – Калинов мост. Река Смородина. Навь. Души. У нас тут штольни опустели, целый город переселять придётся. Не одни вы орешки грызете. Может, вам добавить горсточку?

– Верно говоришь, увлеклись, некрасиво вышло, – поддержал ее кудесник, поспешно поднимаясь. – Давайте укладываться, а я из схрона еще дровишек принесу.

Ухнул медный гонг. Завибрировала слюда в окнах. Служанка уронила гребень на пол. Любава оторвалась от созерцания своего отражения в зеркале и провела рукой по щеке. Снова раздался глухой мрачный звон. Набат звучит к беде — правило, впитавшееся с молоком матери. Предательски скрутило живот.

Только не паниковать! Мало ли зачем это все. Но волнение никуда не уходило, как и не прекращался звук гонга.

Тогда Любава поднялась, отстранила служанку и спустилась по лестнице из светлицы в холодную клеть. Перед дверьми она сменила ко ты на сапоги до колен, набросила короткую шубку, шарф-снуд, проверила кинжал за поясом, второй закрепила за голенищем и вышла наружу.

Улица оказалась переполнена людьми. Народ стекался к стенам Камнеграда.

Перед квадратом надвратной башни Семушка выстроил гарнизонных ратников. Их лица были напряжены — воины готовились умирать. Рядом суетились конюхи, накрывая большими деревянными щитами привязи с лошадьми. Мальчишки поспешно отгребали сено под навес. Отовсюду тащили шкуры. Позже их смочат и набросят сверху на все, что может гореть.

Дочь купца, никем не остановленная, взбежала на смотровую площадку башни и глянула вниз.

На фате снежного покрывала перед крепостью, в долине, что уходила вдоль Камушки и горной гряды на запад, темными мотыльками носились вереницы всадников. Перекаты! Сотни и сотни. И они всё прибывали. Взор девушки метнулся дальше, к пока еще не тронутому сосновому бору. Там ее глаза невольно задержались на могучем воине, восседавшем на приземистом, плотно сбитом жеребце цвета черного перламутра. Такого же цвета панцирь был на всаднике. От его шлема белыми крыльями отходили перья, под стать гриве коня. Перед ним стояли два пеших кочевника. В их руках трепетали черные знамена. На груди Любавы под оберегом заныла кожа – справятся ли ее любичи с таким полчищем?

— Царевич Тугарин пожаловал, – пояснил незнакомый мужчина. – Проклятье небес и ужас земли. Никого не признает, берет все, что может. Считает сушу своей вотчиной. Я думал, его орда полегла при штурме перевалов Ридована, но нет, опять он за старое. Снова степь отдала ему своих сыновей. В него, как и раньше, поверили!

Любава обернулась. Это был рыцарь, о котором упоминал Митяй. Тот лех, кому поручили ее возвернуть. Девушка поморщилась: мало того, что ушел служить от своих к иноземцам, так еще и рот разевает. А облачился-то, облачился! Неужели воевода рядовичу из своих запасов броню выдал? Сколько чести наемнику! Коренастый, чуть выше нее, с внимательными серыми глазами и ровными чертами лица, снизу аккуратная клиновидная бородка. В руках горшкообразный уродливый шлем. Безусловно, преотвратительный тип!

– Знать бы, что ему тут надобно и как он прошел сквозь левобережные засеки, – проговорил взволнованно Хадко. В отличие от рыцаря старшина излучал испуг, его глаза бегали из стороны в сторону, усы опустились книзу, руки теребили перстни на пальцах.