Андрей Вольмарко - Жемчуг (СИ)

Он ведь прав. Хоть со всей этой историей и переборщил. Но… Верно ведь сказал всё. Нельзя быть затычкой в каждой бочке. Нельзя ожидать, что сможешь сделать всё в лучшем виде только потому, что ты — это ты.

В конце концов, он не главный герой в книге. Он — лишь один из героев. Из тысяч таких же героев, каждый из которых имеет равные шансы на смерть, успех и счастье.

— Теперь, я надеюсь, ты займёшься лекарством? — спросил Робартон. Без угрозы, без намёка. Действительно спросил.

Синг бы хотел научиться делать так же — без угроз, заискиваний и других попыток манипулировать отвечающим.

— Да, займусь лекарством, — пообещал он со вздохом. — А ты, Ирвин, береги себя. Следи за ногтями. Если почернеют — бегом к нам.

— Это признак болезни?

— Больны все. Почернение ногтей — признак последней стадии, — произнёс Синг, вставая. Странно, но его почти даже не шатало.

Когда он уже почти дошёл до двери, что-то дёрнуло его остановиться. И, уже держа руку на дверной ручке, обернуться и откашляться.

— Чего ещё? — без раздражения спросил Робартон. Даже как-то… Доброжелательно.

— Почему ты не пьёшь? Как ты можешь не пить после такого? — Синг говорил тихо, пытаясь не примешивать никаких эмоций в слова. — Жена, ребёнок… Восстание. Как ты можешь не пить после такого? Я не смог спасти людей — и уже пью, ища спасения. А ты… — он запнулся. — Как?.. — глупо закончил он.

Робартон, вопреки ожиданием, на вспыхнул. Не нахмурился. Да не удивился.

Улыбнулся с такой нежностью, что у Синга защемило сердце.

— Последние её слова, — тихо проговорил Робартон, улыбаясь. — «Если я вернусь, а ты будешь пьян — тебе конец, Ирвин Кроун Робартон!»

Синг кивнул. Молча и серьёзно.

А затем вышел прочь.

Ему нужно было заниматься лекарством.

Мир доносился до Синга так, будто бы кто-то залил ему уши водой.

Это и понятно — он не спал уже вторую ночь. Закрывая глаза, он пытался погрузиться в успокоительный сон — но вместо этого под опущенными веками набухали тревожные мысли и идеи.

Он абсолютно вымотан, выжат и пуст. А ведь прошло всего семь дней с того момента, как он крепко взялся за лекарство.

— Семь дней, — хрипло пробормотал он, вяло скользя взглядом по страницам «Лекарского искусства». Буквы уже не складывались в слова, а потому он оттолкнул от себя толстый трактат с пораженческим вздохом.

Он сидел в своей комнате уже семь дней. Семь грёбаных дней, которые смазались и слились в один. Отвратительно долгий и унылый. Будто проживаешь один и тот же день — снова и снова.

Синг помнил великолепную книгу — «День Хорька». О том, как клерк из Лепорты переживает один и тот же день раз за разом.

Только вот теперь, когда он будто бы взглянул на эту книгу изнутри, великолепной она не казалась.

С самого утра — завтрак, который приносила Мэй. Немного бекона, яичница и чай с бутербродами. Короткий и пустой разговор о чём угодно, пока Синг ест. А затем — книги.

Книги, книги, книги. Синг бросил быстрый взгляд на раскрытую книгу на столе — и с отвращением передёрнул плечами.

Он любил читать, да. Но… Слишком много информации, слишком мало важного. Шорох бумаги и буквы теперь вызывали у него тошноту. Но ему приходилось читать дальше.

К обеду он уже не чувствовал себя живым. Всего, чего ему хотелось к полудню — покоя и сна.

Но Мэй исправно приносила обед и назойливо требовала, чтобы он ел. Пока он молча ел, она беззаботно болтала о всяких глупостях. Например, что видела кошку со смешным пятном на боку, что на третьем этаже кто-то разбил вазу, что лекари во время вечернего дежурства проиграли в карты больному целую гору денег.

После еды она обычно зачитывала то, что выучила за день. Странно, но Сингу нравилось слушать, как она декламирует.

Он никогда не любил стихи. Даже ненавидел. Но когда она серьёзно и чётко выговаривала каждое слово из «Спящего солнца», он не мог сдержать улыбку.

Затем она уходила. А ему оставалась самая неприятная часть дня — алхимия.

До поздней ночи он гнул спину над ретортами и перегонными кубами, сверялся с записями и носился из одного края комнаты в другой.

Иногда его охватывало радостное возбуждение и ему начинало казаться, что вот-вот — и всё получится.

А затем был самый ненавистный момент. Тестирование лекарства на поражённых тканях.

— Тестирование, заканчивающееся провалом раз за разом, — вздохнул Синг, массируя веки. — Провал, провал, провал…

Откуда-то издалека доносились разговоры, болезненные стоны и кашель. Но это не касалось Синга. Это касалось тех лекарей, кто дежурит там, внизу.