Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

— Так обычно все и делается, — отвел взор дядя Люсик.

Я решил не отвлекаться на философию и продолжил:

— Из семи человек туда поставят одного-двух. С ними справимся. Потом силы станут равны, а мы будем уже внутри.

— Как собираешься связанных спускать вниз? — ехидно вставила Тома. Поняв, что из ее идеи я сделал совершенно другую, то есть собственную, она теперь искала в ней бреши. — Длинной крепкой веревки у нас нет. Вообще никакой нет.

— У нас много чего нет. К примеру, у тебя нет штанов, — хмыкнул я.

Тома зарделась:

— У меня рубаха длинная, этого достаточно.

— Для приличия да. Но хороша же рыкцарка без штанов. Вспомни Грозну Святую. Представь ее без штанов.

— Нечего других женщин без штанов представлять, — уколола Тома. — Она в любом виде была грозной.

— Вы и Грозну близко видели? — не сдержалась Кристина. — Я только со стены школы. Такая величественная…

— Не сотвори себе кумира. Тьфу, не сотвори себе идола, ни духовного, ни реального, — припомнил яв местную редакцию заповеди. — Она разбойница. Разбойнику разбойничья смерть.

— Она тоже Есенина, — тихо вымолвила девочка.

Но все услышали.

— Сестра?! — выдохнула Тома.

Индийский фильм, вторая серия. Значит, скоро будут танцы.

Сразу вспомнились слова дяди Люсика, что у Кристины есть старшая сестра.

Ученица отрицательно покачала головой.

Значит, войница. Или ниже. Они все в той вотчине Есенины, пока царисса не сменится.

— Не моя, — продолжила девочка. — Мамина сестра. Моя тетя.

О, как. Я промолчал. Тома не смогла.

— Говорят, она стала разбойницей из-за любви?

— Еще девчонкой влюбилась в сестрата, — подтвердила Кристина. — Но наша бабушка Степания, которая тогда была цариссой, насильно выдала ее за трех войников из нашей семьи. Войники были изумительные, другие мечтают о таких. Но тетя сбежала к любимому. Не знаю, что произошло потом. Тетю вернули, а ее любимый исчез. Тетя удалилась в сестричество. Там тоже не сложилось. Она стала разбойницей. Семья от нее отказалась.

Кристина явно была без ума от романтичной истории родственницы. Даже гордилась, раз уж такое рассказала.

— Почему имя такое — Грозна? — попросил я разъяснить, хотя любопытство разъедало на тему, какой смысл бежать к сестрату. Поинтересоваться вслух решимости не хватило. — Не благородное имя. Похоже на прозвище.

— Прозвище, — кивнула Кристина. — Потому что грозная.

— А у Напраса с Таскаем прозвища такие тоже потому, что они… — Мое лицо не сдержало усмешки.

— Потому что они из крепостных. У них такие имена. С детства.

— Нам тоже нужны прозвища, если спросят, — напомнила Тома. — Как нам представиться разбойникам.

— Кристина, предлагай.

Я видел, что Кристана просто ерзает от жажды привнести лепту-другую в кастрюлю общего дела. Кстати, насчет лепт. Доберусь до поисковика, все лепты и прочих цуциков на чистую воду выведу.

— Ну, женские: Сутырка, Чуня, Конюша, Чума, Ципирка, Другиня, Смиряйка, Некраса, Галушка, Прокуда, Торопка, Метла, Ищута…

Томины губки выпятились:

— Мне не нравится.

— На один раз сгодится, — оспорил я. — А то припечатаю на всю жизнь Чуней или Прокудой.

— Еще скажи Чумой.

— Будешь Ципиркой. Есть в тебе что-то ципиристое.

Дождавшись конца нашей перепалки, Кристина продолжила:

— Мужские…

— Давай! Скажи такое, — кровожадно подтолкнула Тома, — чтоб им на смертном одре икалось!

— Где?

— На кладбище, — пояснил дядя Люсик.

— Ну, Курдяп, Шелпяк, Улыш, Юмрак, Чечуля, Рык, Сугоняй, Кудаш, Весник, Лазук, Неждан, Ярец, Вардамай, Рябуха…

— Достаточно. Дядя Люсик, а нужны ли мне и Юлиану другие имена?

— Грозна свое меняла. Думаю, все свидетельства благородности рыкцари недолюбливают. Юлиана переименовать обязательно. Чапа — тоже имя спорное, уж очень издалека у него ноги растут.

Я принял решение:

— Юлиан будет Юмрак, тоже на «ю», чтобы не спутать, а я…

— А ты Курдяп! — отомстила Тома. — Есть в тебе что-то курдяпистое.

Мы приближались к лазу.

— Чем будем вязать руки? — Тома по очереди оглядела каждого. Остановилась на мне. — Твоей пращой. Как раз две веревки получится.

— А если еще пригодится? — Испуганно схватились за перемотанную голень, я отвернулся и оторвал подол длинной рубахи, убавив ее на ширину ладони. — Вот. На двоих хватит.

Мы пришли. Срочно требовался гениальный план с ошеломительным дебютом и матом в два хода, но голова оказалась пустой, как пивная бочка к концу Октоберфеста. Оставалось поверить народной мудрости, что не нужно жаловаться на отсутствие мыслей — вдруг это были бы плохие мысли?