Майкл Мэннинг - Сын кузнеца

Некоторые из гостей остались ещё на неделю после случившегося несчастья, чтобы помочь по мере сил, и поприсутствовать на похоронах. Роуз Хайтауэр осталась на месяц, отказываясь уезжать, пока Дориан не поправится окончательно. Вообще-то, к тому времени, когда она уехала, он почти мог бегать, но мы знали, что она оставалась не просто из-за его ранения.

Врагов свалили в кучу и сожгли за стенами замка. Погребению предали лишь тела из Ланкастера, в течение первых двух дней после битвы. Похоронные службы шли после этого почти неделю. Потребовалось время, чтобы восстановить порядок в замке, и было довольно много раненных. Службы справляли на травянистом холмике у кладбища — присутствовали все, кто ещё мог ходить или ковылять. Джеймс Ланкастер произнёс надгробную речь, и та заняла почти два часа, поскольку было так много погибших. Он настоял на том, чтобы по несколько минут говорить о каждом из погибших. Если честно, меня поразило, что он вообще был с ними со всеми знаком.

Добрый Герцог был из тех людей, которые стараются знать всех, кто им служит, вплоть до самого последнего слуги, и он явно работал над своей речью многие часы. Он ещё только половину успел прочесть, а у большинства людей в толпе уже затуманились взоры, не говоря уже о том, что некоторые открыто плакали. Лорда Торнбера он сберёг для окончания:

— Грэма Торнбера я сохранил напоследок, потому что я не был уверен, что смогу закончить, если начну с него, ибо он был моим ближайшим другом. В жизни я знал его начиная с наших юных дней как собрата по приключениям во время наших детских забав. В зрелом возрасте я уважал его как верного сподвижника, любящего отца, и мудрого советчика. В смерти я его оплакиваю, ибо он спас мою жизнь и жизни многих присутствующих здесь сейчас. Его действия во время храброй обороны главного зала были лишь последним звеном в его долгой жизни, полной служения и честности. Последние минуты жизни Грэма Торнбера являются не исключением, а примером того, как он жил — сильный, не преклонивший колени перед невзгодами и испытаниями, которые бы заставили менее добродетельного человека сбиться с пути. Он был моим первым и лучшим другом, и я сомневаюсь, что ещё когда-нибудь повстречаю кого-то подобного. Нам всем будет его не хватать, — закончил Джеймс Ланкастер, опустив голову — я уверен, что он плакал.

Вид столь открыто рыдающего Герцога глубоко тронул меня, ибо я никогда не видел, чтобы он жаловался или предавался печали. Моё собственное лицо промокло от слёз, пока я держал Пенни за руку, не осмеливаясь взглянуть на неё — и я поклялся прожить свою жизнь настолько хорошо, насколько мог. Быть достойным представленных передо мной примеров — Лорда Торнбера, Джеймса Ланкастера, Ройса Элдриджа, и моего отца, которого я никогда не знал. Лишь время покажет, удастся ли мне это или нет.

Прошло две недели с того тёмного дня в Замке Ланкастер, и жизнь продолжалась, как всегда и бывает. Я использовал часть своих новоприобретённых средств, чтобы втайне заказать для Пенни обручальное кольцо. Она сказала мне, что это было не важно, но Ройс в разговоре наедине заверил, что если я не достану ей кольцо, то она позаботится, чтобы меня настигли весьма неприятные последствия. Совет я принял с благодарностью, и я до самого дня своей смерти буду продолжать на этом настаивать.

И вот, мы собрались в часовне. У меня на этот счёт были некоторые опасения, учитывая участие Отца Тоннсдэйла в едва не погубившей нас всех измене, но новый священник заверил всех, кто готов был его слушать, что тот действовал исходя из собственных злых порывов, а не по какому-то тёмному указанию Вечерней Звезды. Я на этот счёт будут придерживаться своего мнения — изучаемые мною книги были откровенны насчёт того, насколько можно было доверять богам. В любом случае, молодой Отец Тэ́ррагант, казался искренним и верующим человеком.

Я стоял в головной части церкви, прямо перед алтарём. Поскольку церемония была не религиозная, передо мной, опустив взгляд, стоял Герцог Ланкастер. Следуя долгой традиции, я встал перед ним на колени, подняв перед собой руки, ладонь к ладони, будто молясь. Это была древняя поза омма́жа, приносимого перед синьором. Джеймс Ланкастер обнял мои ладони своими, и я повторил клятву, слова которой меня тщательно заставили зазубрить:

— Клянусь своей честью, что буду оставаться верным Джеймсу, Герцогу Ланкастера, и никогда не нанесу вреда ему. Я буду блюсти свой долг перед ним в полной мере, вопреки всем, добросовестно и без обмана.