Майкл Мэннинг: Торнбер

«Герои рассвета драконов [1] англ. «Champions of the dawning dragons» более точно переводится как «Выдающиеся поборники переживающих период своего рассвета драконов», но это слишком неуклюже. Поэтому — «Герои рассвета драконов» (здесь и далее — прим. перев.) », том первый («Рождённый магом», том девятый).

— Твой ход, — с едва скрываемым ликованием сказал Мэттью Иллэниэл.

Грэм посмотрел на расположенную между ними шахматную доску. Он знал, что игра проиграна, но, с другой стороны, так почти всегда и бывало, когда он садился за стол со своим самым близким другом. Мэттью был на год старше, что давало ему предсказуемое преимущество, но дело было отнюдь не только в этом. Грэм знал, что даже будь он старше, он всё равно бы проигрывал большую часть их партий. Все выходцы из рода Иллэниэл хорошо играли в шахматы.

Не то, чтобы Грэм сам играл плохо. Он мог выстоять против многих игроков постарше, поскольку мать начала учить его этой игре в юном возрасте. Леди Роуз Торнбер была лучшей шахматисткой в Замке Камерон, за исключением, быть может, самого Графа. Их игры были предметом значительного интереса и догадок среди обслуги замка каждый раз, когда одна из них партий проходила в главном зале.

Леди Роуз была матерью Грэма, а Граф ди'Камерон был отцом Мэттью, но хотя тот определённо унаследовал от отца внушительный талант к этой игре, Грэм скорее всего никогда не приблизится к мастерству своей уважаемой матери. Он больше пошёл в своего отца, Дориана Торнбера.

Грэм протянул руку, и уложил своего короля на бок в универсальном жесте капитуляции:

— Эта партия — за тобой, — признал он.

Мэттью нахмурился:

— У тебя ещё были варианты.

— Только не тогда, когда у тебя на лице такое выражение, — ответил Грэм.

— Но ты же их видел?

— Не-а.

— Тогда откуда ты знаешь, что я победил бы?

Грэм вздохнул:

— В том-то и дело, Мэтт. Я не видел вариантов. Вообще. Ты слишком хорош. Тебе надо с Матерью играть, а не со мной.

Мэттью задумчиво потёр подбородок, втайне довольный полученным комплиментом:

— Думаешь, я к ней готов?

— Нет, — честно сказал Грэм. — Она тебя сотрёт в порошок, но ты хотя бы чему-то научишься. Играя со мной, ты свои навыки не улучшишь.

— Возможно, я играю, оказывая услугу тебе, позволяя тебестать лучше, — хитро сказал Мэттью.

Грэм засмеялся:

— Ха! Тебе просто нравится легко побеждать. Мы оба знаем, что я, наверное, уже на научусь играть лучше, чем сейчас. Это просто не моё. Даже Коналлуже начинает выигрывать против меня, а ему всего лишь одиннадцать.

Коналлом звали брата Мэттью, который был моложе его на пять лет, и хотя, в отличие от Мэттью и Мойры, он пока не выказывал признаков магического таланта, он определённо унаследовал от Мордэкая Иллэниэла его остроту ума. Айрин, самая младшая из Иллэниэлов, была единственной, кого Грэму всё ещё удавалось обыграть наверняка, а ей ещё было всего лишь девять.

Мэттью нахмурился. Несмотря на веселье в голосе Грэма, его беспокоило то, что его друг перестал надеяться повысить свой уровень:

— Так ты думаешь, что никогда не станешь лучше?

— Едва ли это — конец света, — отозвался Грэм.

— Разве нет? — парировал Мэттью. — Мы только-тольконачинаем чего-то добиваться. Мы молоды. Папа говорит, что нам следует бороться с ограничениями, а ты признаёшь поражение ещё до того, как начал гонку.

Большую часть времени Грэм уже не чувствовал укол боли, как прежде, когда кто-то упоминал о своём отце, но этот разговор будто приближал его прошлое, и он снова ощутил этот укол.

— Ты — волшебник, Мэтт, как и твой отец. Для вас нет ограничений. Простые смертные, вроде меня, вынуждены жить по другим правилам. Я подхожу лишь для одного дела, и последним, что сделал мойотец, было запретить мне идти по его стопам и заниматься именно этим делом.

— Я правда не думаю, что он именно это имел ввиду, — сделал наблюдение чуть притихший Мэттью. Ему не нравились намёки на то, что у волшебников не было тех же проблем, что и у других людей, но в тот момент его друг нуждался отнюдь не в том, чтобы спорить на этот счёт.

— А вот Матушка думает, и её мнение — единственное, которое имеет значение, — горько сказал Грэм. — Я ведь уже не могу спросить у папы, что он имел ввиду.

— Ты ведь не будешь несовершеннолетним до конца жизни, — с отблеском бунта во взгляде сказал Мэттью.

Грэм вздохнул: