Стивен Эриксон - Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

Даже появление Фемалы в этих тесных пределах, ее алые круглые щеки и ядовито-карминовые полные губы, и эти огромные, столь выразительно-идиотические глаза едва ли смогут побороть ледяной сквозняк из-под почти бесполезной двери. Шпилгит вздохнул и потянулся за кружкой. - В том чайнике я согрел ром с вином и давлеными ягодами чермяники. Не желаешь ли?

- Оо! - Она так и подалась вперед, подбитое пальто пахнуло копотью, элем и теми щиплющими глаза духами, которые Шпилгит называл "Шлюшкиным Потом" - ну, только про себя, не решаясь сказать вслух. Нельзя, если он мечтает получить все, о чем мечтается, от блаженной дитяти в теле женщины. Тем более не в лицо порочной карги. Мамаша Фемалы давно его презирает, но от денежек не отказывается, и это положение нужно сохранить еще на несколько месяцев. Если ему удастся растянуть быстро уменьшающиеся ресурсы. А потом...

Фемала тяжело пыхтела, пока он снимал чайник с крючка над очагом и наливал порцию в чашку, взятую ей с полки около двери. Что за сладостное отсутствие чувства вины при мыслях, как он украдет Фемалу из-под тирании матери; украдет ее из жалкой деревни, что все лето воняет рыбой, а всю зиму - людьми, питающимися только рыбой; увезет ее от мамашиных шлюх и гнусных тварей, каждый день сползающихся в "Королевскую Пяту" обмакнуть старые фитили с выводком девиц, коих лишь слепой счел бы красавицами - да и то до тех пор, пока бедный дурак не сотрет с прыщавых рож слои румян и белил. Да, прочь, и прежде всего прочь от колдуна-изгоя, свергнувшего своего брата и построившего личную версию рая на сломанных костях, пролитой крови и стонах бесчисленных жертв.

Ох, нет счета ужасам сего места, но лорд Клыгрызуб Когт сидит превыше всех, словно король на троне. Как он ненавидит заклинателей!

- Ты еще дрожишь, милашка, - сказал он Фемале. - Выпей чашку и налей еще, и садись поближе. Ну, здесь лишь один стул, так что садись мне на коленки. Вот лучший способ согреться.

Она хихикнула, шлепаясь на колени весьма аппетитной задницей, изогнулась, обнимая рукой шею. - Увидела бы это матушка - срубила бы твою мачту и поджарила на огоньке до черных угольков!

- Милое сердечко, мы что, не одеты? Разве действия наши не вполне невинны, ведь тут так холодно и тесно?

- О, и кого ты еще так греешь?

- Никого, разумеется, ведь только ты меня и навещаешь.

Она поглядела с подозрением. Однако он знал - это лишь игра, она отлично знает, что он занят лишь ей. Фемала знает в поселке всё обо всех. Она сплошные глаза и уши, а в особенности рот; Шпилгит вечно удивлялся, как этот рот находит топливо, чтобы без перерывов шевелиться дни и ночи, дни и ночи. В Спендругле едва две сотни людей, и никого нельзя обвинить в выдающейся жизни. Возможно, в Фемале все же есть доля ума, она умеет впитывать всё, что можно вызнать в Спендругле и выплевывать назад с впечатляющей аккуратностью. "Да, может, у нее разум... разум...

- Чермяника заставляет меня брызгать.

- Что?

- Брызгать водой, разумеется! Чем еще могла бы я брызгать? Какой у тебя грязный ум!

... морской губки?" - Ну, не знал я. Откуда мне знать, ведь это такая... такая... интимная вещь.

- Теперь уже нет, - сказала она, делая новый глоток.

Шпилгит нахмурился, внезапно ощутив пониже пояса необычную теплоту. - Это ты называешь брызгать?

- Да, я уже вся пылаю!

- Неужели? Не пора ли ...

- Не от тебя, глупый! От Клыгрызуба! На башне, широко раскрытые руки, как и сказала!

- Увы, я ничего не видел, Фемала. Очень уж занят, поддерживая порядок и так далее. И, ради жизни, что ты в нем видишь возбуждающего? Он выходит каждое утро.

- Знаю, но сегодня утром все по-особенному. Или мне так показалось.

- Почему?

- Ну, - она замолчала, допивая ром, сладостно рыгнула и затем тонко пискнула. - Уп, хорошо идет, верно?

Шпилгит ощущал теплоту в паху, а бедра словно погрузились в лужу. - Ах, ох...

- Я подумала, он смотрит на обломки. Понял? Но не думаю, что так. То есть...

- Постой, дорогая. Момент. Какие обломки?

- Как? В гавани, конечно. Крушение ночью! Ты никогда ничего не знаешь!

- Выжившие?

Она пожала плечами: - Пока никого не видали. Слишком холодно.

- Боги подлые! - Шпилгит спихнул ее с коленей. Встал. - Нужно переодеться.

- Кажется, ты описался! Ха, ха!

Он поглядел на нее и ответил: - Мы идем вниз, дорогая. К обломкам.

- Неужели? Мы замерзнем!

- Хочу посмотреть. Ты идешь со мной, Фемала, или бежишь к матушке?

- Не знаю, почему у вас такая ненависть. Она хочет мне лишь лучшего. А я хочу делать что ее девушки, и почему нет? Это ведь жизнь, верно?