Р. Бэккер: Тьма прежних времен

Бом-бом…

— Грязь и дерьмо! — проревел Эрьелк, хищно оскалившись.

Великий магистр на шаг отступил под напором его дикой ярости. Среди всех хитросплетений его извращенной, богохульной души оставалась лишь одна подлинно человеческая черта, и он не мог не дрогнуть, столкнувшись с подобной статью и повадками. Варвар хохотал.

— Что с тобой, крыса? Цепенеешь ко всем чертям от страха, сталкиваясь с кем-то вроде меня?

Бом-бом-бом-бом…

Улыбка искривила бескровные губы.

— Да уж больно ты какой-то несуразный, — глумливо усмехнулся Шинутра, — аж противно.

— Уродливоголовый колдун, подсевший на чанв, жалуется на чью-то несуразность? — завыл Туррор Эрьелк еще громче.

Ему приходилось раньше встречать людей вроде Шинутры — почитающих себя мудрецами просто потому, что они умели направлять свои мысли иными, более изощренными путями. Но мысли подобны рекам — чем больше они ветвятся, тем больше появляется вонючих болот там, где раньше была твердая почва. Мудрость — это лишь безмерно раздутая хитрость. Оружие, выкованное, чтобы побеждать в ничего не значащих битвах.

— Кем? — прорычал он в лицо великому магистру. — Кем была та крыса, что я убил в «Третьем Солнце»?

Бом-бом-бом-бом…

Алые глаза сощурились.

— Так это правда. Ты и в самом деле не помнишь, что делаешь, когда Гилгаоль вселяется в твою душу.

— Как его звали? — рявкнул Эрьелк.

— Нагамезер.

— И что будет кому-то вроде меня за его убийство?

Бом-бом-бом-бом…

Еще одна насмешливая улыбка — вроде нелепой картинки, нарисованной на приклеенной к коже прозрачной пленке.

— Нагамезер… просто убыл по нашим делам, — ухмыльнулся колдун, будто бы погрузившись в воспоминания.

Бом-бом-бом-бом…

— О, так вот оно что. Я, похоже, избавил тебя от соперника. Отрезал ломоть, который сам ты отрезать не мог.

Бом-бом-бом-бом…

Великий магистр Багряных Шпилей опять ухмыльнулся, как если бы знал чью-то гнусную тайну.

— Соперник? Да нет. Просто дурачок. Нагамезер решил, что иметь дело с тобой — это что-то вроде еще одной легкой прогулки. Он вполне заслужил трепку.

Эрьелк впился взглядом в отвратного собеседника.

— Но ты ведь все равно прикончишь меня, не так ли?

— Вот еще. Нет, конечно.

Бом-бом-бом…

— Уверен, ты не удивлен, — произнесли мерзкие бескровные губы. — Каритусаль — словно корабль в бурном море, варвар. Так продолжается уже целую вечность. Иногда он может пойти ко дну из-за возмущения волн, а иногда из-за возмущения людей. Все полагают, что король и великий магистр в равной мере правят сим городом, но в действительности им владеет лишь чернь, все те бесчисленные души, что копошатся, как черви, в его кишках.

Как же так?

Бом-бом…

— И в той же мере, в которой чернь ненавидит и презирает мне подобных, — продолжил Шинутра, — она обожает подобных тебе.

Грязь и дерьмо!

Так не бывает!

— Мои братья твердят, что Ямы уже целые поколения не видели никого, кто мог бы сравниться с тобой… так что, если я убью тебя, мне это еще припомнят — припомнят так, как ничто другое на свете… — внезапный глумливый оскал разрезал лицо колдуна. — Тебя! Ничтожество! Фигляришку! Презренного наемника-норсирайца!

— А ты бы предпочел, чтобы тебе припомнили лишь то, что ты — ободранная крыса? — спросил Туррор Эрьелк, давясь утробным смехом.

Бом-бом-бом-бом…

— Ты меня провоцируешь? — прошипел великий магистр Багряных Шпилей, на диво задетый.

— Прикончи меня! Обессмерти свое имя!

— Твои слова бренчат как пустая посуда, холька. Чернь наиграется безделушкой вроде тебя и просто выбросит ее.

Бом-бом-бом…

— У-у-убей меня-я-я! — зарычал варвар. — Или когда-нибудь я убью тебя!

Тухлый цветок колдовских Напевов расцвел в узилище, и пол под Эрьелком, казалось, обрушился в бездну, в Яму более глубокую, чем та, с которой он смог бы совладать.

Бом-бом-бом-бом…

Чудовищные сны.

Его лицо, опаленное пламенем преисподней. Корчащиеся в огне и дыму великие храмы.

Тела, горящие, как мешки со смолой.

И затем… Комья земли, вдавившиеся в щеку. Тоненькие лучики света, пробивающиеся сквозь окружающий мрак. Гомонящие рядом голоса, прорастающие сквозь множество прочих звуков…

Какой-то рынок? Или оживленная улица?

Неистовейший из сынов Вайглика, сощурившись, поднял свою огромную руку, заслоняясь от слепящего света, и сплюнул, пытаясь избавиться от мерзкого вкуса во рту — память подсказывала ему, что это сера.