Юлия Остапенко - Птицелов

Он легко отклонил бешеный град атак, посыпавшийся на него в следующий миг, и отступил на шаг. Похоже, Ив поторопилась отпустить Марвина: он двигался не столь уверенно, как прежде, резкие движения явно причиняли ему боль. Лукас аккуратно имитировал атаку, которую Марвин с успехом отразил, потом снова перешёл в оборону и отступил ещё на шаг. Он не забывал чередовать защиту с нападением и очень медленно, но упорно отступал, пока наконец не оказался зажатым в угол: справа был камин, слева — стенной шкаф, развернуться негде. Любой человек в таком положении попросил бы пощады или хотя бы передышки, но для этого требовалось желание жить, а Лукас давно забыл, что это такое… если вообще когда-нибудь знал. Поэтому ему осталось лишь ринуться в атаку из заведомо проигрышной позиции — и напороться на клинок Марвина…

Ему не хватило на это нескольких мгновений.

Лукас сперва даже не понял, что произошло. Наверное, Марвин чувствовал себя так же, когда очнулся на посыпанной цветным гравием земле ристалища, изумлённо разглядывая брюхо собственного коня. Проклятье, что же это, всё ведь шло хорошо, и я никогда не проигрываю, никогда не проигрываю, никогда не…

Марвин из Фостейна, Балендорский Щенок, внезапно остановился, опустил меч и расхохотался.

— Проклятье! Проклятье, сэйр Лукас, я ведь вам почти поверил!

Он смеялся и смеялся, потом бросил меч и упёрся ладонями в колени. Лукас стоял, вжавшись в стену спиной, и ему казалось, что это сам Ледоруб смеётся над ним в обличье этого мальчишки… Или, может быть, сам Единый.

Марвин выпрямился, всё ещё смеясь — теперь смех звучал обессиленно, словно ему не хватало дыхания, — подошёл к перевёрнутому столу, поднял с пола стул и сел. Потом вскинул на Лукаса блестящий, невыносимо прямой и открытый взгляд.

— Вы ведь этого и добивались, да? Всё время, с самого начала? — он снова разразился хохотом, но тут же смолк. Несколько ужасных мгновений прошли в полной тишине. Потом Марвин сказал с усталой, измученной улыбкой: — А я, дурак такой, всё никак решиться не мог. Думал, надо отомстить… по-вашему . Руки-то чесались вас убить, да только где же тут месть, если вам так хочется умереть? — он поднял голову и посмотрел на Лукаса. — Что вы там стоите? Всё уже. Вы очень близко подошли… да и я… бес задери, я правда уже почти… Только уж больно легко вы мне сдались.

Лукас заставил себя сдвинуться с места. Подбрёл к кровати, сел. Положил руку с мечом на постель рядом с собой. Посмотрел на клинок. Потом выпустил, оставив лежать поверх шкуры. Потрогал затылок, некоторое время разглядывал кровь на пальцах.

И потом заговорил — так, как говорят, устав от пыток, с единственным желанием, чтобы всё прекратилось и наконец-то пришла долгожданная тьма.

— Я увидел тебя в Балендоре, в зале, где принимали короля. Ольвен судила тебя, как она это любит. Ты так забавно хорохорился перед ней. Я подумал, что ты скорее всего не знаешь, что тебе грозит. Ты и правда не знал, и это тогда тебя спасло. В двадцать лет незнание как раз спасает чаще всего. Я захотел проверить, насколько ты в это веришь.

— И что оказалось? — спросил Марвин. Он улыбался, но Лукас не мог на него смотреть.

— Оказалось, ты веришь не только в это. И не знаешь множества очевидных вещей. Скажи, я был не прав?

— Вы были правы, сэйр Лукас. Вы и сейчас правы.

Лукас поднял голову и взглянул на него. Марвин не отвёл взгляд, но теперь не потому, что не мог. Они наконец-то могли говорить, как равные… если только это действительно так, во что Лукас уже не верил.

— Неужто ты и впрямь думаешь, что всё дело в этом? Только в моей правоте? — резко спросил он. — Чтоб ты знал, в своей правоте я никогда не сомневался.

— А в чём же вы сомневались, благородный мессер?

Что это, подумал Лукас, борясь с мучительным желанием закрыть глаза. Неужели насмешка в моём голосе звучит точно так же? Если да, то… Господи, до чего же я неприятный тип.

— Я не оставлю тебя в покое, Марвин, разве ты не видишь? И хотел бы, а не могу. Я выбрал тебя себе во враги. Мне нет нужды меряться с тобой силами, потому что это и так ясно, но я хочу, чтобы ты понял, как повезло нам обоим. Что ты вынес из всех встреч, которые я для тебя устраивал, кроме чувства вины? Чему ты научился? Ты по-прежнему выпускаешь из рук добычу и служишь волкам, готовым разорвать тебя, как только выдастся голодный день. И я один из таких волков. — Он уговаривал, почти умолял, в последней отчаянной попытке объяснить словами то, чего так и не смог донести собственным примером.