Екатерина Кинн - Самое Тихое Время Города

Грянула музыка. Откуда она неслась, Катя не понимала, музыка струилась со всех сторон – прекрасная, торжественная, страшная и дикая. Танцующие не то чтобы шли ей в такт, музыка тащила и кружила их, волокла и дергала, и они были похожи на деревянные такие куклы на ниточках. Катя прижала к себе Вильку и подобрала ноги. Трон был очень уж большой.

Танец закончился. Крыс, облегченно вздохнув, раскланялся со Смертью и поцеловал ее бледную руку, сквозь которую просвечивали кости, тонкие и изящные, и подбежал, мелко семеня, к своему повелителю. Тот что-то сказал Крысу, а потом возгласил:

– Веселитесь же до тех пор, как солнце встанет над горизонтом! Пейте, ешьте и танцуйте! Пусть воины состязаются в воинских искусствах, пусть состязаются певцы и поэты, художники и танцовщики! Я покидаю вас, ибо ныне особая ночь. Пуст будет мой трон, и лишь ребенку дозволено сидеть ныне на нем. Пусть она повелевает балом до моего возвращения! – Он обернулся к Смерти. – Госпожа, нам пора в путь! – Та кивнула и сняла с пояса холодный серый серп. – Как ныне пожелаешь зваться? Марена или Морриган? Эрешкигаль или Ванф? [27]

Смерть подняла руку, останавливая его.

– Каждый сам назовет меня, как увидит. Мы с тобой знаем, кто мы, и знаем наши имена. Вперед же, брат мой, настала пора Дикой Охоты!

Утро следующего дня, 2005

Анастасия ощутила саднящую боль в локте. Разбила, наверное, при падении. Под щекой было старое, посеревшее пыльное дерево. Старый паркет. Она с усилием оттолкнулась обеими руками от пола. В глазах прояснело. Она попробовала встать. Это получилось не сразу. Здесь было темно, но замысловатый геометрический узор паркета было видно даже при скудном освещении. Стены тоже были деревянными, вернее, обшиты деревянными панелями. Пахло пылью и чуть кисловатым, старым, затвердевшим от времени деревом. Анастасия прислушалась. Скрипы. Случайные вздохи. Шорохи. Она огляделась. Окон тут не было. Это было перекрестье двух коридоров. В конце одного виднелся желтоватый свет, вдоль другого тянулся ряд окон. Похоже, на улице горели фонари.

Красная Женщина куда-то делась. Только вдалеке слышался быстрый удаляющийся цокот каблуков. Кто-то убегал.

Анастасия встала. Ощущение, что место ей знакомо, было настолько сильным, что ноги сами понесли ее вперед – на свет. Там должна была быть лестница, она это знала. И смутно чувствовала, что там будет еще много комнат и залов, переходов, лестниц, подземелий… Где-то в этом лабиринте прячется та самая библиотека с книгой о любви и смерти, где-то здесь театральный зал с бархатными красными сиденьями.

Где-то здесь бушует Бал Мертвых, но теперь туда никак не попасть. Этот Дом – многогранник, и каждая грань – выход в другой мир. Она это знала. Грани повернулись и теперь бог весть когда совпадут…

И где-то будет еще один зал. Очень простой, желтый, ярко освещенный, с одним-единственным огромным зеркалом на стене…

Она огляделась. Ни следа Красной Женщины, только вдалеке по-прежнему слышен быстрый цокот каблуков. Она вышла на лестницу. Где-то раздавались голоса, хотя никого не было видно. На окрашенной желтой масляной краской бугорчатой стене кто-то прилепил скотчем записку: «Электрику – заменить лампочку!!!» Лампочка, которую, видимо, и следовало заменить, уныло, как висельник, болталась под потолком на длинном шнуре.

Снова быстрый цокот каблуков. Анастасия рванула вперед.

Она бежала по коридорам и комнатам, мимо дверей и лестниц, мимо людей, теней и тварей, и красное платье мелькало и мелькало впереди, как лисий хвост. Анастасия влетела в желтый зал и остановилась. Никого. За шторами только венецианские окна. На балконе пусто. Никаких потайных дверей. Только зеркало.

Зеркало…

Анастасия медленно подошла к темному стеклу. Посмотрела на свое отражение. В красном платье, с кровавыми губами и черными волосами, стриженными под каре. Она улыбалась ей – насмешливо и хищно.

– Иди сюда. – Голос почти отказал Анастасии. – Либо ты, либо я. Вылезай, а то я разобью зеркало!

Женщина плавным движением шагнула вперед, оказавшись в зале. Прекрасная, страшная. Она изящно взмахнула рукой, и из пальцев выстрелили железные ногти-кинжалы.

У Анастасии мерзко похолодело в животе. Бежать. От этого страшного стального веера, притягивающего глаз, от этой красной, беспощадной, неуязвимой…

– Ннне-эт, – промычала она, стиснув зубы и глядя исподлобья. – Я не побегу. Это ты беги, нежить.