Анатолий Герасименко - Тотем Человека

— Отнесу-ка я тебя домой, птица, — задумчиво сказал я. — А там разберемся, где ближайшая ветлечебница, и вообще…

Ворона ничего не ответила, только повернула голову — так, чтобы смотреть на меня обоими глазами — и дважды моргнула, застенчиво, совсем, как человек. Черт, куртку кровью замарал. Я вспомнил, как несколько месяцев назад отмывался под казенным душем от человечьей крови. Потом вспомнил, как давным-давно охотился с сачком за бабочками, а вокруг летали ласточки — низко, к дождю.

— Домой, — решительно сказал я. Ворона тяжко заворочалась у меня в руках, устраиваясь поудобнее. Раненое крыло свисало черным флагом, но здоровое плотно прилегало к телу, и птица в моих объятиях была, словно торпеда — живая, черная, блестящая торпеда. В такт моим шагам ворона легонько покачивала головой. Дом был все ближе. Я уже различал дверь парадной и кнопки на домофоне. Первым делом поищу какие-нибудь тряпки, размышлял я. Устрою гнездо. А потом можно будет и телефонный справочник найти. Интересно, сколько надо заплатить ветеринару, чтобы вызвать на дом? Еще, небось, не поедет — к вороне-то. Скажу, что пес заболел, а как приедут, сделаю морду кирпичом: дескать, не так поняли. Ворона лежала смирно, поглядывая на меня — то слева, то справа — и все так же застенчиво моргала третьим веком.

— Эх ты, бедолага, — сказал я. Ворона беззвучно раскрыла клюв. Я осторожно погладил ее по голове. Перья были жесткими, скользкими на ощупь. Ворона прикрыла глаза серой пленкой. Я приложил к домофону ключ и вошел в подъезд. Решил, что на десятый этаж поеду лифтом. Ни к чему беспокоить птицу. Кнопка уже горела: кто-то спускался, похоже, с самого верхнего этажа. Ну что же, подождем.

Двери лифта разъехались, и я увидел девушку. На какой-то сумасшедший, счастливый миг мне показалось, что это Дина: те же волнистые волосы, те же огромные глаза. Но девушка шагнула из сумеречно-желтого лифта на свет, и я понял свою ошибку. Волосы у незнакомки были каштанового цвета, глаза — серые, а нос — короткий и забавно вздернутый кверху. Меня мог обмануть разве что рост. Девушка едва доставала мне до груди — так же, как и Дина.

— Извините, — сказал я и попытался протиснуться мимо нее в лифт.

— Ничего себе! — воскликнула она. — Что это у вас?

— Ворона, — сказал я. Девушка нахмурилась, и пришлось добавить: — На улице вот подобрал… Ей крыло поранили.

Двери лифта закрылись — он устал нас ждать.

— Дайте-ка сюда, — потребовала девушка решительно. Я протянул незнакомке ворону. Птица, как ни странно, даже не дернулась, покорно перекочевала в руки девушки, а та, словно не замечая, что пачкает куртку вороньей кровью, как-то очень ловко перехватила раненое крыло и стала его рассматривать. Потом ее рука дрогнула, ворона встрепенулась и издала звук, который из жалости я готов был принять за карканье. 'Чш-ш-ш, — зашептала девушка. — Все уже, все…' Я стоял, соображая, не стоит ли мне отнять у нее птицу, вежливо попрощаться и уйти к себе. Девушка подняла на меня взгляд исподлобья, взгляд внимательный и словно изучающий, и тут только я заметил — круглые глаза, маленький рост, высокие скулы. Кошка? Ну конечно. Почему, интересно, я раньше ее не встречал?

— Послушайте, — сказала девушка, — я, собственно, врач. Йод у меня найдется, лубки на крыло наложить, думаю, сумею. Только…

Честное слово, она покраснела.

— Только очень уж птица… большая. Вы не могли бы мне помочь?

— Подержать? — спросил я.

Она кивнула.

— Я тут, напротив живу. И клетка у меня есть свободная как раз. От попугая осталась. Поживет, пока не оправится. Сможете ее навещать даже…

Я посмотрел в глаза вороне. Или ворону? Никогда не умел их толком различать. Птица была крупной, иссиня-черной, с массивным клювом. В глазах, почти полностью затянутых пергаментной пленкой, ничего нельзя было прочесть: только боль была в них. Боль — и бесконечное, звериное терпение.

— Ну так как? — спросила девушка и совсем порозовела.

— С радостью, — сказал я как можно проще, а потом сложил пальцы в кошачью лапку и помахал над плечом.

Ничего не произошло. Девушка неуверенно улыбнулась, отступила на крошечный шаг — и только.

Она была человеком. Простецом.

— Соседи, значит, — сказала она. Я кивнул. Мы спустились на улицу. Снег на машинах был белый-белый, как полуденные облака, когда они отражают солнечный свет. Некоторое время мы шли молча. Я был немного растерян и думал: что бы сказал на моем месте настоящий кот? По всему выходило, что кот бы ничего не говорил. Слова придумали люди. И имена — когда-то мы были просто Рыжий, Черный, Пятнышко, Белая….