Анатолий Герасименко - Огонь сильнее мрака [СИ]

Война оставила много следов на этой земле. Склоны холмов были покрыты круглыми ямами, заросшими можжевельником, а в низинах такие ямы превратились в маленькие болотца, затянутые ряской и воняющие мертвечиной. Тощие осины задирали к небу сучья, усеянные чахлыми листьями. Стоял жаркий Мейтам, цвели травы, но их аромат не мог перебить запаха гари, что шел от земли. Этот запах был очень слабым, за годы он выветрился, стал тенью запаха, эхом от запаха, но проникал в поры на коже, пропитывал одежду, заползал в волосы, и от него некуда было деваться. Когда-то здесь устроили большое сражение, бились насмерть, так что земля дымилась от магии, словно подожженный торф. Деревья, что стояли здесь прежде, сгорели в сражении, и теперь на пепелище осмеливались расти лишь тонкие, уродливые осины да неприхотливый можжевельник. Звери погибли или разбежались, а те, кто вернулся и остался здесь жить, мутировали. Мутации были диковинными: в траве мелькали создания, похожие на помесь мыши с пауком. Пушистые и хвостатые, они резво бегали на длинных лапах, тонких, как тростинки. Впрочем, мышь с паучьими ногами — не самое страшное, что может появиться в таком месте.

Джон Репейник бродил по холмам уже два часа. Один-единственный раз ему встретился человек, бездомный оборванец, который, вроде бы, знал, куда идти. «Отсель четыре лида на север, добрый человек, а там и зарядная башня будет. Она высокая, башня-то, далече видать. Реку перейдете, на какой башня, да по старой дороге к западу пару лидов пройдете — вот и Дуббинг». Репейник прошел, если считать «отсель», уже не четыре лида, а все шесть или семь, причем взбирался на каждый встречный холм и глядел по сторонам, но никакой башни не увидел. Не было видно и реки: вокруг стояли одинаковые холмы, невысокие, изрытые воронками и утыканные редкими деревьями. Джон успел сотню раз проклясть собственное решение вернуться с задания пешком. Тогда, утром, это казалось прекрасной мыслью. Глуповатый деревенский шериф вызвал столичного сыщика из-за пустяковой кражи, вора Джон вычислил ровно за три часа. Поскольку занятий до вечера не предвиделось, Репейник счел, что вернуться в Дуббинг сможет на своих двоих. У него был путеводитель, купленный утром на причале для дирижаблей. Час назад Джон решил свериться с картой и впервые раскрыл путеводитель — увесистую книжку, отпечатанную на хорошей бумаге, с отличными гравюрами и подробными описаниями таверн. Пролистав до конца, Джон выяснил, что карта прилагалась отдельно. Джону её забыли продать.

Солнце клонилось к западу. Репейник поправил заплечный мешок и зашагал быстрее. «Если дотемна не дойду, — подумал он, — придется ночевать под открытым небом. Нехорошо». Ему как-то довелось спать посреди большого поля, хранившего следы войны, и опыт повторять не хотелось. Джон на всю жизнь запомнил сны, что ему тогда снились. В этих снах его звали не Джон Репейник, а как-то иначе, потому что был он не человеком, а богом. Одним из тех, кто пришли три тысячи лет назад, поделили землю меж собой, а потом однажды стали врагами и развязали войну. Всю ночь Джон бился с противниками — тремя другими богами и их войском. Обрушивал на вражьи головы ледяной шторм, поливал воинов кипящим дождем, метал в них молнии, но врагов было слишком много, и они схватили его — бога, которым был Джон. Они вырыли яму посреди поля, бросили в яму бога, которым был Джон, и зарыли его живьем. Бог, которым был Джон, кричал, пока не умер, и только тогда Джон смог, наконец, проснуться…

Репейник заметил, что осины вокруг стали попадаться выше и крепче, а кусты можжевельника росли всё гуще, образуя порой маленькие рощицы. Неуловимо изменился воздух, наполнился влажным, горьковато-сладким благоуханием, как всегда бывает, когда подходишь к реке или озеру. Джон, оскальзываясь и распугивая паучьих мышей, взобрался на очередной холм и увидел в низине по правую руку от себя серебряную полоску воды. «Ага», — удовлетворенно пробурчал он и взял курс на реку. Вскоре он стоял на пологом берегу, глядя на воду и гадая, куда ему идти: вверх по течению или вниз? Оборванец говорил, что от башни нужно идти к западу. Но никакой башни поблизости не наблюдалось. «Была не была», — пробормотал Джон и достал из кармана медяк. Медяк был старый, зеленый от времени, но профиль Прекрасной Хальдер, выбитый на лицевой стороне, блестел, отполированный тысячами прикосновений. Особенно ярко сиял нос богини. Джон порылся в заплечном мешке и извлек на белый свет краюху хлеба, завернутую в тряпицу. От краюхи он оторвал корочку, спрятал оставшийся хлеб обратно в мешок и немного повозился, вдавливая в корку монету. При этом он бубнил под нос стихи, которым его в детстве учила мать. Когда монета нагрелась и стала едва уловимо дрожать, Джон присел на корточки и осторожно положил хлебную корку на поверхность воды.