Александрина Ван Шаффе: Сердце горы

- Моя мать отказалась от меня и вернулась к людям.

Я готова была продолжить разговор, но Тиер опередил меня, иронично бросив брату:

- Харальд, ты, наконец, отыскал слушателя, которому неизвестна твоя история? Можешь гордиться таким происхождением или проклинать свою человеческую кровь - Хуннед нет до этого дела... - Тиер взял меня под руку и церемонно поклонился горному королю:

- Отец, с твоего позволения я продолжу танец.

Тот неохотно кивнул, и я прочла в его взгляде: "Своенравный мальчишка".

- Тиер, я не хочу танцевать, - прошептала я, как только мы отошли на несколько шагов. - Я опять буду проваливаться в пропасть?

- Нет, Хуннед. Тебя пытались заколдовать. Точнее, заколдовать пытались и тебя, и меня. А сейчас колдовать будем мы сами.

- Вы были похожи на волшебных птиц, которые кружат друг возле друга... - опять погружаясь в недавние переживания, сказала я.

- Птицы? - с улыбкой переспросил Тиер. - Ты очень интересно воспринимаешь магию, Хуннед. Что ж, теперь пусть мои родичи полюбуются на нас. И пусть каждому воздастся по заслугам... Так ведь говорят люди?

Меня слегка царапнул его мстительный тон, я умолкла, но потом все-таки не смогла удержаться от вопроса:

- Почему ты не хочешь сделать то, что требуют? Отвести мне глаза или что там они предлагают?...

Взгляд Тиера стал хмурым и насмешливым одновременно - непривычное для меня сочетание эмоций. Но Тиеру шло это выражение лица. Он тихо пояснил:

- А окажись ты на моем месте, ты бы позволила, чтобы тебе указывали? Думаю, не позволила бы... Скажи, ты по-прежнему любишь меня?

- По-моему... да.

- Тогда просто доверься мне... Слышишь музыку?

- Да.

- Начали.

Мне не объяснить, что произошло дальше. Двумя словами - мы танцевали. Но то, что происходило, не было танцем. Казалось, в музыке, - нет, в самом воздухе, которым мы дышали, кто-то смешал мои эмоции и эмоции Тиера. И мы оба пили этот коктейль. Я гадала, какие из чувств принадлежат мне, а какие - Тиеру? И до сих пор не вполне уверена, чья в этом танце была растерянность, чье - злорадство, кто из нас торжествовал, а кто вздрагивал от страха. Мы колдовали. Вдвоем. Одни - против целого мира. И если сначала я готова была закричать, когда меня охватывали безжалостность или испепеляющий гнев, то к середине танца я начала получать удовольствие - от любых эмоций. Человеческие "плохо" и "хорошо" больше не властвовали надо мной. Я помнила о них, но не собиралась им подчиняться. Мысль о том, что родственники Тиера будут наказаны, приводила меня в восторг. И тем не менее я оставалась собой, моя память хранила человеческие воспоминания, которые мешали полностью раствориться в колдовстве. Но мы оба изменились, пока танцевали: не знаю, много ли в нас уцелело от прежних Тиера и Хуннед.

Когда, наконец, мы остановились - музыка леса смолкла, и наступила оглушающая тишина. Я ожидала другого - шума, смешков, неодобрительного перешептывания - поэтому настороженно взглянула на горного короля. Он, не мигая, смотрел на нас: его застывшее лицо и "стеклянные" глаза не на шутку напугали меня. Я сделала шаг в сторону - но горный король не шевельнулся и не повернул головы. Что за игра? Я пробежалась взглядом по лицам гостей - тролли застыли. Словно кто-то, как в детской игре, крикнул им "замри", нет, словно кто-то превратил их в камень... Я не успела спросить у Тиера, что же случилось. Он опередил меня, со смехом воскликнув:

- Посмотри, Хуннед, они уснули. Мы усыпили их. На время мы свободны - по крайней мере, сегодня никто больше не будет подсматривать за нами.

Тиер поднял руки и сдул с ладоней сноп золотистых искр. Я зачарованно наблюдала, как не гаснущие огоньки разлетаются в разные стороны. Нас с Тиером не коснулась ни одна искорка - а вот замершие фигуры как будто опутала блестящая паутина.

- Это чтобы они, даже проснувшись, не смогли освободиться. Пусть постоят и подождут, пока я приду к ним на помощь, - неожиданно Тиер, словно акробат, прошелся по лужайке на руках, потом сделал сальто. Я не помнила, чтобы он когда-нибудь так дурачился, поэтому смотрела во все глаза. И сразу увидела, как изменилось вдруг его лицо - кожа приобрела жутковатый асфальтово-серый оттенок, черты исказились, сделавшись уродливыми, - как вытянулись, истончаясь, руки и ноги. Передо мной возникла пародия на человека. И это было... смешно. Странно, я, никогда не понимавшая, как можно смеяться над физическими недостатками, сейчас готова была расхохотаться во весь голос. Откуда во мне возникло это желание? И не было сил удержаться. Когда от внутреннего смеха уже запершило в горле, я вспомнила предупреждение Тиера: "Поверь мне: стоит только человеку посмеяться над нами - и мы просто исчезаем". Я прижала ладонь к губам, и, задыхаясь, опустилась на землю. Мне было стыдно, но я ничего не могла поделать.