Двери были заперты снаружи, но меня это не смутило. Раз уж я, глядя на потухшие свечи, думала об огне и он зажегся, то стоит посмотреть на эти двери повнимательнее…
Расчет оказался верен. Тяжелые створки с мягким звоном распахнулись, и я шагнула на залитую солнцем лестницу. К несчастью, был день, и снаружи бушевало что-то вроде ярмарки. Коренастые темноволосые люди, задрапированные в яркие ткани, что-то покупали, меняли, продавали.
Храм стоял посреди огромной площади, и, когда его двери неожиданно распахнулись, на меня уставились сотни глаз. То, что произошло потом, было и смешным, и противным. Толстенная тетка в темно-синем, тащившая за собой сухонького старичка в маленькой желтой шапочке, в свою очередь ведшего на ремне занятное животное поменьше лошади, но побольше овцы, остановилась. Показала на меня пальцем и, заголосив, бухнулась на колени. Ее примеру тут же последовало большинство присутствующих.
Я стояла в проеме храмовых дверей и не знала, что делать. Меня приняли за кого-то очень для них важного. Возможно, за какую-то из их святых. Они смотрели на меня, я на них. Вдруг ко мне бросилась худая женщина с черными зубами и неожиданно прекрасными оленьими глазами и протянула изъязвленного орущего младенца. Мне было жаль их обоих, но отвратительные болячки и материнские зубы вызвали бы желание сбежать и у настоящего святого. Я затравленно огляделась. Мать продолжала совать мне ребенка, я от нее отмахнулась, страстно желая, чтобы она от меня отстала. Видимо, от жары мне показалось, что вокруг меня все стремительно крутанулось и только я сама осталась на месте.
Дикий рев толпы заставил меня еще раз взглянуть на надоедливую женщину. Так и есть: и мать, и ребенок больше не казались выходцами из чумного города. Никаких язв и ран, а зубы матери сделали бы честь крокодилу… Женщина, завывая, бухнулась в пыль у моих ног. Тут же, оттирая ее, ко мне бросилось еще несколько уродов. Больше всего на свете я захотела никогда больше не видеть этого грязного майдана и его полоумных обитателей. Мир вновь обернулся вокруг меня и остановился.
Я стояла в лесу на краю заросшего желтыми цветами пруда. Вечерело, от воды тянуло прохладой. Я спустилась к самому берегу и уселась на камень, обхватив коленки. На мгновение мне показалось, что из воды на меня смотрят птичьи глаза — огромные, желтые, с глубокими, как бездна в ночи, зрачками. Потом иллюзия исчезла. Я глядела в зеленоватую воду, и мне казалось, что когда-то и где-то я уже сидела на берегу, пытаясь решить, что же мне дальше делать…
Святой град Кантиска
— Я не могу этого сделать! — Архипастырь с ужасом смотрел в глаза старого маринера.
— Ты сделаешь это, твоя святость. — Эрик Коннак глянул на главу Церкви так, как некогда смотрел в око бури. — Сделаешь, потому что мы должны знать!
— Это невозможно!
— Почему? Я не доживу до весны, за моей спиной неплохая жизнь. Что бы ни толковали ваши клирики о смирении, я собой доволен и не скрываю этого. А теперь я могу еще и смертью дело сделать. Агва Закта дарит умирающему пророческий дар?
— Господин Эрик!
— Да или нет?!
— Да, Проклятый меня побери! — взревел бывший рыцарь.
— Ну наконец как человек заговорил, — удовлетворенно вздохнул старейшина Совета паладинов. — Да не смотри ты так! Великие Братья меня не осудят, а до твоего Триединого нарисованного мне дела нет. Не верил я в него всю жизнь и напоследок верить не собираюсь. И не пытайся в угоду своей совести нужное дело загубить. Чистеньким нужно в лесу жить да грибами питаться, а взялся других в бой водить, без крови не обойдешься…
— Ты прав. — Лицо Феликса стало жестким. — Принимаю на себя всю ответственность.
— Ну, это ты загнул, — собравшийся умирать маринер лукаво подмигнул главе Церкви, — всю не нужно. Только половину. За себя я как-нибудь отвечу, если кто вдруг спросит. А ты отвечаешь за то, чтоб из того, что я узнаю, толк вышел. Хотел я с этим делом к Шани Гардани сунуться, да раздумал. Он-то уж точно себя бы потом заел, а вы объявили себя всеобщими пастырями да за чужие грехи молельщиками, вот и отдувайтесь.
— Хорошо, — кивнул Архипастырь, — клянусь сделать все, чтобы помочь Благодатным землям и… Рене. Когда ты…
— Да прямо сейчас, — перебил старик. — С морем и корабликами я попрощался, за правнука выпил, а в вашем сухопутье мне смотреть нечего. Сколько ждать-то потом?
— Как когда, но не меньше шести часов.
— Значит, подожду. Есть тут у тебя место, где нам не помешают?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу