Александр Золотая Грива.

Погружённые в мрачные думы о завтрашнем дне, часовые не заметили, как сразу в нескольких местах на стену полетели верёвки с крючьями на конце. Ловкие люди в серой, неприметной одежде, сливающейся с цветом камня, быстро взобрались наверх. Раздалось несколько придушенных криков, глухо загудели стальные тросы арбалетов. Пробитые насквозь стражи на башнях молча свалились на камни. Серые люди тенями заскользили вниз, бесшумно убивая всех встречных.

Снаружи к тёмным крепостным стенам без единого звука приблизились колонны солдат. Обмотанные тряпками концы штурмовых лестниц бесшумно легли на край стены. Солдаты торопливо полезли наверх, не вытаскивая мечей, что б не мешали. Серая людская масса заполнила верх стены, поползла вниз. Там вспыхивали и гасли короткие злые схватки и вот уже вся стена занята. Через считанные минуты после тихого штурма центральные ворота с душераздирающим скрипом медленно раскрылись. Громадная колонна солдат, в каждой шеренге по восемь человек, чёрной рекой потекла в спящий город, расползаясь по кривым улочкам щупальцами спрута.

Всё происходило молча. Какой-то петух вдруг громко захлопал крыльями, силясь взлететь повыше. Кое-как забрался на конёк крыши и что было сил заорал своё ку-ка-ре-ку!

Петушиный вопль послужил запалом, что взорвал ночную тишину. Рёв тысяч солдатских глоток в мгновение ока уничтожил безмолвие. Вспыхнули факелы, освещая нервным рыжим огнём улицы и дома, от них загорелись крыши. Звон разбиваемых окон, треск вышибаемых дверей, вопли - словно штормовая волна захлестнула город...

С рассветом всё кончилось. В городе не осталось ни одного целого здания, ни одного живого человека. Дома и склады разграбили, подожгли. Солдаты, нагружённые добычей так, что ноги подгибались, с проклятиями выбирались из горящих развалин...

Северные провинции империи окутал туман, темно-серые тучи закрыли нёбо. Холодные дожди сменились снегом, земля отвердела, воздух стал прозрачен и остр, как нож. Наступила зима и вместе с ней короткий, до вёсны, мир.

Александр, обласканный стратигом, получивший всё возможные награды и подарки, отправился в Константинополь. Дворцовая шушера встретила его, как античного героя, победившего злых богов. Эти дряни в человеческом облике зубами скрежетали за его спиной от зависти, но в лицо улыбались - к этому выскочке благоволил император. Всячески заискивали, льстили, дарили подарки, подсовывали половозрелых дочерей, красивых и не очень. Жёны сами вешались на шею, а мужья давали им советы, как покрепче зацепиться и за какое место.

Послушник Анатолий куда-то запропастился, незаметно исчез, но Александр не очень-то и огорчился, а по правде так и вовсе не заметил. Ему быстро надоели нравоучительные истории отца Анатолия, бесконечные рассказы о житии святых мучеников. Особенно доставали цитирования Экклезиаста. Вдобавок ко всему, послушник Анатолий не обладал красноречием, говорил коряво, запинаясь и заикаясь. Слушая его, Александр только улыбался, отворачиваясь или тихо злился, ожидая окончания очередного косноязычного повествования.

Зима прошла, как один нескончаемый праздник. Пиры, скачки, охота, состязания в стрельбе из лука, бросании копья или турниры - везде Александр был лучшим. Иногда смутно удивлялся, неужели так он хорош, а ромеи плохи? За что ни возьмётся, всё получается лучше других. И женщины почему-то предпочитали именно его. Он уже забыл, когда спал последний раз один. Каждое утро, просыпаясь, обнаруживал женскую голову у себя на подушке. Тёмные, светлые, рыжие, с длинными волосами или короткими, менялись с необыкновенной быстротой и однажды, когда количество выпитого превысило всё мыслимые пределы, ему стало казаться, что у женщин лиц вообще нет. Есть только затылки в кудряшках, более менее светлых или тёмных, а лиц - нет!

Закончились рождественские праздники. Один, в роскошном загородном доме, Александр жил уже который месяц. Правильнее сказать, не один, а в постоянном окружении "друзей" и "подруг". Сегодня посреди ночи на него на краткий миг словно снизошло просветление или, наоборот, помутнение рассудка. Внезапно проснулся, пинками разбудил слуг, приказал запереть всё двери и никого не пускать. Когда слуги дрожащими голосами попросили уточнить, кого именно, аж зарычал - ни-ко-го! Уехал в неизвестном направлении и всё!

Вернулся в спальню величиной с конюшню, сплошь уставленную деревянными ящиками всевозможных размеров, расцветок и форм - мебель называется, сёл напротив громадного, в полстены, зеркала. В драгоценном куске плоского хрусталя, покрытого с другой стороны толстым слоем серебра, отразился он сам: мутные от беспробудного пьянства глаза, один открыт, другой только наполовину, серо-жёлтые волосы торчат во всё стороны, словно застыли в ужасе. Лицо, плоское, невыразительное, складки под глазами, рот как-то перекосился, будто у старика паралитика.