Елена Медникова - Два крыла. Русская фэнтези 2007

— Знамо, водяной князь тебя чуть не заграбастал, — и уверенно сплюнул в траву.

Сын старосты, лопоухий Светич, сказал:

— Выходит, не глянулся ты ему чем-то, Илюшка, что выпустил он тебя.

Трясясь больше от пережитого страха, чем от холода, Илья, лязгнув зубами, мотнул головой:

— Не, братцы, он меня с водой затягивал, это меня русалка спасла, берегиня-матушка.

Он рубанул воздух правой рукой и в изумлении уставился на собственное запястье. И тут все увидели, как на бледной коже Ильи отчетливо проступает сочно-розовый отпечаток тонкой руки, будто и впрямь женской, не в пример широкой лапищи водяного, оттиски которой время от времени всем доводилось встречать на илистых потаенных бережках.

Плыть дальше после случившегося раздумали и после трапезы отправились берегом до дому. А перед этим Илья, не притронувшись к собственным припасам, отнес узелок со снедью в укромное место у омута, где прихватил его водяной, разложил на лопушке хлеб, печеные яйца да шмат сала и поклонился ветвям ивы, с которыми непременно играет безлунными ночами всякая русалка.

Через три года случился первый на памяти Ильи набег печенегов, да и то сказать, случайный в их местах — сельчане отделались легко. Озоровали кочевники где-то в стороне (сказывали, будто муромчане пострадали изрядно), а в село нагрянули походя, уже отяжелевшие от добычи, и всего только зарезали немого пастуха Свирю да уволокли две коровы. Первый раз тогда видел Илья пустое тело: лежал старый пастух ничком, с раскроенным черепом, застигнутый кривой саблей в безуспешной попытке убежать. В руке он сжимал свою всегдашнюю свирельку, что служила ему вместо голоса. Со свирелькой этой его и проводили, предав огню.

Обе коровы оказались со двора Чебота, однако тот только покачал головой, сказав, что могло быть хуже, и велел Илье до блеска начистить медные пластины, которыми были обиты длинные усы Велеса, что стоял вместе с богом Купало на родовой кумирне, слева от ворот. Жрец Путила, живший возле сельского капища, обошел все село, требуя подношений богам и стращая грядущими набегами поганых. Тем же вечером были принесены жертвы: с каждого дыма по петуху либо курице. Под водительством заросшего обильным волосом Путилы селяне умертвили жертвы и принесли истуканам Перуна, Велеса и Макоши, что невозмутимо взирали со своей высоты на жертвенный огонь, зажженный в их честь. Путила, неторопливо поедая причитающуюся ему часть курятины, возвестил, что жертвы приняты и теперь можно надеяться, что поганые забудут дорогу к селу. Чебот же, решив, что жертва недостаточна, велел Славе притащить самого голосистого петуха, распотрошил его на родовой кумирне, и на потемневшем лике батюшки Велеса долго мерцали медные усы в отблесках жертвенного костра, обещая богатый урожай да защиту от напастей.

В то же беспокойное лето, уже в начале зимы в село пришел хромой викинг, почти старик, заросший рыжим волосом до самых глаз, метивший в Новгород и попросивший о зимовье. Староста, посоветовавшись с Путилой, позволил ему остаться, отдав домишко угодившего прежде времени в Навь пастуха Свири. Викинг назвался Сневаром Длинным, жившим в дотла разоренной деревне под самым Муромом. Обосновавшись в доме пастуха, норманн оказался неприхотливым и ладным человеком. Не в пример своим сородичам с холодных берегов, был он горазд сказывать варяжские руны про дерзкие походы к северным да южным морям да иные презанятные байки. Невысокого Сневара, как оказалось, за то и прозвали Длинным — не по росту, а за неутомимый язык. Первыми к нему, как к новому на селе человеку, повадились ходить мальчишки, в числе которых был и Илья, а потом стали приходить и взрослые селяне. Бабы носили ему еду (зима, а у пришлеца ни горсти жита, ни курицы), мужики помогли подправить утлое Свири-но хозяйство. Всем Сневар Длинный был благодарен — бабам за милосердие, мужикам за подмогу, мальчишкам — за истовое любопытство к его рассказам, в которых так и чувствовался крепкий ледяной ветер, натягивающий парус летучей варяжской ладьи. О себе самом он будто и не говорил никому, но ходили слухи, что был он в дружине самого конунга Свенельда Мудрого, ходившего на Балканы бить зазнавшихся эллинов. Молчаливым доказательством этого был укороченный меч, который Сневар осмелился показать после месяца пребывания в селе. Меч был истинно норманнский, тяжелый, с потемневшим от тяжких трудов крыжем, плотно охваченным кожаным ремнем. Староста Борич, осмотрев оружие, послал с оказией весть о том в Муром. Уже весной, когда Сневар Длинный решил жить на новом месте, оставив затею идти в Новгород, в село явился дружинный разъезд в полудюжину всадников, совершавший обычное полюдье. Хмурый десятник с обожженным лицом, кое-как закрытым бородой, расспросил викинга, осмотрел его меч да сказал старосте, что ничего подозрительного в пришлеце не видать, на шпиона да наймита, мол, не похож. Стар больно для таких-то дел. От разъезда же этого еще узнали, что Муром от прошлогоднего набега сильно не пострадал, а вот ближайшие деревни да слободки потрепали — иные и впрямь дотла, никакой дани не возьмешь, иначе вовсе ноги протянут. Сельчане удостоверились лишний раз, что им и впрямь повезло, и Путила снова правил принесением жертв богам-заступникам.