Петр Ингвин - Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой [AT, с илл.]

Каштановая торчащая борода «языка» не мешала его лицу выдавать те эмоции, которых совсем не выказывал Напрас.

— Мы — Чапа и Тома, — громко сообщил я.

— Ангелы и царевны Варфоломеины? — уточнил «язык».

Выражение моего лица подтвердило информацию. Сам я не в восторге от неправомерного титула и новой фамилии, но обстоятельства выше моих хотелок.

Напрас удовлетворенно «заговорил»:

— Добро пожаловать в семью доблестных лесных рыкцарей, свободных людей, завоевавших свою свободу оружием. Мы примем вас как родных. Не будете иметь стеснения ни в чем, кроме маленького временного ограничения в свободе передвижения. Его бы тоже отменили, но только после разговора с одним человеком, который сейчас находится далеко. Просим следовать с нами, опасность преследования возрастает с каждой секундой.

От сердца отлегло, в личности упомянутого «одного человека» сомневаться не приходилось — даже не сумев прийти сам, наш друг нашел возможность разыскать нас и освободить чужими руками. Впрочем, рано радоваться, мы еще не свободны. Мы все еще у людей, которые едва не угробили нас своим «освобождением».

Душа все равно воспарила. Приключения подходят к концу. Выходит, скоро домой?

Глаза заволокло. Пришлось несколько раз моргнуть.

— Не могу идти! — вдруг с рыданием выкрикнула Тома.

— Что? — склонился я к ней.

Ее подбородок махнул в сторону ног:

— Не могу пошевелить. Очень больно.

— Костоправ! — крикнул «язык».

Один из рыкцарей обернулся. Большой и мощный, как стратегический бомбардировщик среди истребителей, громила приблизился к Томе. Словно медведь навис над поверженной ланью. Нет, лучше — как над Машей из одноименного мультика. Только платочек отсутствует, зато глаза — точь-в точь. Не глаза, а глазищи: жалобные, невероятные, с океаном страдания и омутом мольбы, в котором спрятались прилагавшиеся в комплекте чертики. Но спрятались хорошо. О них знал только я.

— Ноги, да? — сочувственно осведомился «медведь».

Ответ не требовался. Маленькая беззащитная Тома скулила, руки вцепилась в нижнюю чать тела, глаза закатились. Костправ сорвал и отбросил ее красивые поножи, стянул сапоги. Узловатые пальцы принялись прощупывать колени, ступни, голени. Тома вскрикивала, пыталась отпихнуть чужака руками, содрогалась от боли при некоторых надавливаниях. Меня придерживали, чтобы не бросился выручать. А броситься хотелось. В то же время я знал, что опытный человек определит: вывих там, ушиб или перелом. И какой перелом. И что делать дальше. Пусть костоправ, но специалист. Да хоть ветеринар, лишь бы помог. Но нельзя же так грубо!

Лицо специалиста поднялось и вынесло вердикт:

— Все цело. Обычный зашиб и растягушка ступней. Понятно, раз полтонны сверху навернуло. Даже повезло.

«Полтонны», — автоматически отметил мозг. Они считают тоннами. Нужно будет поговорить на эту тему.

— Пару дней не сможет ходить, — продолжил костоправ. — Еще пару проходит с опорой или с чужой помощью, через недельку восстановится.

Напрас отдал безмолвный приказ, несколько человек засуетились. Главаря понимали все, а «язык», оказывается, требовался только нам, посторонним. На изготовление носилок из копий и веток ушла минута, в четыре руки на них переложили Тому. Я собрал и понес снятые с нее вещи.

Двигались быстро. Иногда направление менялось. За мной приглядывали.

Я не нарывался. Шел, наблюдал, размышлял. Если Малик жив, а иное даже представить невозможно, то вскоре встретит нас, и все беды окончатся. Вместе мы спасем Шурика, возьмем папринция с его воздушным шаром… а, может быть, и шар не понадобится. До причала отсюда, как понимаю, не больше двух суток пути. От тамошних волков такой компанией всегда отобьемся. И — дом, компьютер, родители… Волки станут собаками, в школе перестанут учить молитвам и мечевому бою. Убийство перестанет быть единственным способом воспитания. Ради этого стоит потерпеть некоторое напряжение и явно не дружеское отношение части окружающих, заметное по лицам. Только быстрее бы увидеть Малика. Жаль, с Зариной не смогу попрощаться. Или еще успею?

Размечтался. Даже если успеть — вряд ли она обрадуется моему обществу после гибели брата и других родичей ради моего освобождения. Вообще, с моим появлением в ее жизни наступила черная полоса, Зарина потеряла почти всех, кроме матери. Тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Если б я мог чем-то помочь… Но не могу.

Как бы ни было тяжело на сердце, надо жить дальше. Авось, что-то придумаю дельное. Ведь лучшее неизбежно, если верить любимой многими примете «Все к лучшему».