Даниил Заврин - История одного кота

Чеширски довольно потёр лапы и сел на камень, продолжая наблюдать за безумными играми сёрфингистов. Да, он был кошкой и был далек от полного понимания водной стихии. И все же, океан ему нравился, может быть, даже он смог бы работать где-нибудь на побережье и сдавать лодки напрокат, ожидая, что какая-нибудь пляжная кошечка принесет ему нескольких котят. Бар посмотрел на солнце – оно медленно, но верно начинало спускаться за горизонт. Увы, но даже в этом странном пляжном раю время не останавливается.

Когда наступил вечер, Бар всё ещё сидел и смотрел на океан. И лишь тогда, когда полностью стемнело, он поднялся с камней и пошёл к дому отчима, дабы нанести столь долгожданный визит. Ему, наверное, повезло, так как ночью пришла мягкая, будто молочная погода, уже отошедшая от дневной жары, но всё ещё сохранившая остатки тепла. Такую погоду Бар любил больше всего. Не жарко и не холодно. Идеально.

Подкравшись к дому Бронна, Чеширски аккуратно перемахнул через забор, пружинисто приземлившись на лапы. Вокруг дома был лишь один светлый участок, прямо перед входной дверью. Остальным заведовала тьма.

Бар бесшумно подошёл к подвалу и покрутил ручку. Дверь была открыта. Недолго думая, он нырнул внутрь и уже через пару секунд был на первом этаже, где лишь в одной комнате негромко шумел телевизор, отбрасывая на противоположную стену бледные отражения телезвезд. Он вытащил револьвер. Стрелять, конечно, не собирался, но вот ударить по затылку никто не запрещал.

Бронн, по всей видимости, сидел на диване, так как на стене маячила тень от его головы. Бар хотел было войти в комнату, как вдруг заметил едва различимый блик возле окна. Блик, достаточный для того, чтобы опыт сразу подсказал, это не что иное, как кошачьи глаза. Чеширски отступил в тень. Ситуация изменилась. Теперь было понятно, что Харчи предупредил свой подарок, предупредил, что за ним могут прийти. Вопрос лишь в том, знает ли его отчим, что Бар внутри дома или нет?

Задумчиво потерев подбородок, Чеширски перебрал возможные варианты. Брать старого кота вот так, нахрапом – неразумно. Майкл хоть и был посредственным стрелком, но, во-первых, с такого расстояния даже он мог метко попасть, а во-вторых, на шум прибежит вся округа. Ни первое, ни второе было недопустимо в нынешней ситуации. Стало быть, следовало подождать. Бар тихо вздохнул – сколько же томления в одной единственной ночи. Одна надежда. Вряд ли худой кот сможет долго простоять в столь напряженном положении.

И надежда оправдалась, уже через полтора часа Майкл Бронн вылез из засады и пошёл в сторону кухни, положив револьвер на журнальный столик. Бар бесшумно поднял оружие и пошёл следом, держа оружие перед собой.

– Руки за голову и на колени, – тихо сказал Чеширски, приставив дуло к затылку отчима. – Без шума, без лишних движений. На колени.

– Бар? – не поворачивая головы, спросил Майкл, послушно убирая руки за голову и опускаясь на колени. – Это ты, сынок?

– Я сказал – на колени и без шума, – повторил Чеширски, ощупывая одежду отчима.

– У меня больше нет оружия.

– Это хорошо.

– Послушай, сын, я прошу тебя, дай мне сказать, не стреляй.

– Ты раньше много не говорил, отчим. Предпочитал работать лапами.

– Подожди, всё не так просто, дай мне повернуться.

– Поворачивайся, – сказал Бар, отходя от него, – только без фокусов. Это же твоё оружие, а значит, я могу смело выстрелить.

– Да, я знаю, это моё оружие, – согласился отчим, поворачиваясь к нему.

Вблизи Бронн ещё больше отличался от того, каким его помнил Чеширски. Глаза впали, на висках шерсть была почти седой, но, главное, появилось что-то вроде далекой печали в этих никогда не отличавшихся разумностью глазах. И за что только его полюбила мать?

– Говори.

– Я виноват. Я осознал всё, я не прошу тебя простить меня, но, поверь, я хочу всё изменить.

– И поэтому ты стоял с револьвером?

– Я всего лишь боялся за свою жизнь.

– Ты всегда переоценивал её.

– Но теперь она стала важнее, в ней появился новый смысл. Бар, пойми, я живу не ради себя. Я…

– Ты убил мою мать, – перебил его Чеширски. – Ты утопил моих братьев. Ты бил её до тех пор, пока она не сдохла, отогревая меня от холодной воды. Знаешь, отчим… Я помню эти удары, которые сыпались на неё. Даже внутри её шерсти я ощущал, как они бьются о её тело. И знаешь, поговорить об этом я могу только с тобой, смешно, правда? Казалось бы, говорить с тем, кто принёс мне столько боли – глупо, но, увы, других слушателей ты убил. Мразь.