Макс Фрай - Так берегись [litres]

Надо прекращать этот ужас, – подумал я и почти умер от горя, но на ногах устоял. Заставил себя улыбнуться Агате. Сказал:

– Извини, что веду себя, как дурак. Спорю зачем-то с тобой. Ты потрясающая. Всё потрясающее. Вокзал в Авушаройе! Не сумрачное видение, а самый настоящий вокзал. Мы там стояли и даже сорвали зеркальный цветок. Быть такого не может, но оно есть. Просто всё это слишком невероятно, чтобы вот так сразу уместить в одной небольшой человеческой голове.

– Ничего, – великодушно улыбнулась Агата. – Это я как раз могу понять. Ты всё-таки довольно обыкновенный, хоть и могущественный человек. Тебе нужно время, чтобы осознать величие моего замысла. Ладно, я подожду.

Я смотрел на неё, возбуждённую, счастливую, торжествующую, самую прекрасную женщину на земле; то есть не на земле, конечно, какая, к лешим, вообще может быть земля здесь, между жизнью и смертью, но всё равно самую прекрасную женщину. Думал: как же хорошо, что мне никогда, ни при каких обстоятельствах, что бы ни натворила, не придётся убивать её собственными руками. Наваждения не убивают, зато их наверняка можно просто отменить.

Агата перестала улыбаться и явственно побледнела, хотя как наваждение может бледнеть? Чему там бледнеть, у неё же нет ни кровеносных сосудов, способных сужаться, ни собственно крови, вообще ничего там нет, и самой Агаты нет, одна видимость, – думал я, глядя, как расширяются её зрачки, а губы дрожат и сжимаются. Напрасно, конечно, она сунулась читать мои мысли. Очень невовремя. Могла бы ещё долго оставаться счастливой. Не знать чужих мыслей в большинстве случаев лучше, чем знать.

– Да я сама тебя раньше убью, – наконец прошептала Агата так тихо, что я не услышал, а догадался по движению губ. Но не подошла ближе, а отступила на шаг. И ещё на шаг, пока не упёрлась спиной в дверь тамбура.

– Просто не трогай людей, – сказал я. – Ни моих друзей, ни знакомых, ни незнакомых, ни умных, ни глупых. Никого. Если сама не понимаешь, что нельзя забирать у людей жизненную силу, просто поверь мне на слово: этого делать нельзя. Оставь нас в покое, всех сразу. И тогда никому никого убивать не придётся. Катайся себе на здоровье между своими придуманными мирами, смотри на них из окна. Возможно, этого маловато для счастья. Но гораздо лучше, чем ничего.

Не знаю, зачем я всё это говорил. Видимо, чтобы выиграть время. То есть не выиграть, а просто как-то его провести. Не драться же с ней, в самом деле. И не гоняться друг за другом по вагонам, чтобы… а вот чтобы – что, интересно? Мы вообще – чисто технически – можем друг друга убить? Прикасаться и чувствовать прикосновения можем – значит, подраться точно получится. А если кто-то кого-то начнёт душить, чем дело кончится? Насмерть задушит? Или это будет просто такая скучная вечность в призрачном поезде – бесконечный задыхающийся хрип?

– Я тебя проклинаю! – прошипела Агата. – Не будет тебе ни радости, ни покоя – никогда!

– Да тут и проклинать особо не надо, – усмехнулся я. – В ближайшее время ни радости, ни покоя мне и так совершенно точно не будет. А потом пройдёт. Я, понимаешь, рассеянный. Просто забуду, что меня прокляли. И о тебе забуду. Буду вспоминать изредка, думать: «Жалко, что так получилось с Агатой», – и тут же переключаться на что-нибудь более интересное. У меня в этом смысле очень удачно устроена голова.

На этот раз последнее слово осталось за мной. Но не потому, что Агате было нечего мне ответить – наверняка бы нашла. Просто едва договорив слово «голова», я обнаружил, что больше не стою в тамбуре, а иду по сияющей серебристой тропинке, и ласковый синий ветер обвился вокруг моей шеи, как абсурдный обдувающий холодом шарф.

– Спасибо, дружище, – сказал я синему ветру. – Но мне, если честно, и так не особо жарко. Ты не мог бы, к примеру, забраться ко мне в карман?

От звука собственного голоса я словно проснулся, по крайней мере, окончательно осознал, что вернулся на Тёмную Сторону. Полной грудью вдохнул здешний весёлый воздух, лёг ничком на землю, зыбкую, как вода, обнял её, на сколько хватило рук, и – нет, не заплакал, конечно, хотя никогда ещё так сильно этого не хотел. Но ничего не вышло. Ни единой слезы скаредный организм мне не выдал. Это он зря.

Я лежал на земле долго-долго. Хотелось бы сказать, думал, что теперь делать. Но нет, ни о чём я не думал, а просто лежал и знал, что не смогу заставить себя отменить Агату и поезд; то есть их-то как раз смог бы, наверное. Чего и кого я только на своём веку не терял. Но пламя замка империи Ширру, но струи русалочьего моста, но Сизая Долина Лойи, но Звёздные башни Ройвана, но суровый полярный материк Чобамбайя, но летающий город Рувай, но вдохновенные лисы из Грей-Улайси, но весёлые стражи Эль-Ютокана, но конституция империи Танис, где первым пунктом записано, что детей и кошек никому нельзя обижать. И всё остальное невообразимо прекрасное, чего без Агаты бы не было, а теперь хоть насколько-то есть.