Владимир Корчагин - Подкидыш

В результате было принято решение создать для них специальные резервации па крайнем юге страны, где они могли бы жить, работая на окстовых рудниках и других вредных предприятиях, не представляя опасности для других граждан Литании. И постепенно о них почти забыли. Слишком много забот обрушилось на литанийцев и без этой проблемы, как устроить дальнейшую судьбу человекозверей.

Однако в последнее время все чаще начали появляться сообщения о том, что отдельные людоиды пытаются совершить побег из резерваций. И вот теперь эти слухи о появлении их в подземном городе… Может, это действительно только слухи. Но кто поручится, что теперь, когда на Поверхности остается все меньше людей, людоиды не вырвутся из своих застенков и не станут крушить все, что встретится на их пути. Тогда останется одно — воспользоваться проектом Горри и бежать из этого страшного мира.

Кстати, все испытания его аппарата прошли успешно. Капсула в точно назначенный срок поднялась на поверхность моря, и все три обезьянки вышли из анабиоза без каких бы то ни было отклонений от нормы.

Теперь я с трепетом жду его окончательного решения. Но он почему-то медлит. Впрочем, что же тут удивительного. Ему, конечно, тоже страшно. Возможно, даже страшнее, чем мне. Ведь он должен думать не только о себе, но и нас с Огги. Разумеется, он все взвесил. И все-таки, уйти вот так сразу из жизни…

Произошло неслыханное. Руководство Литании объявило, что отныне употребление наркотиков является личным делом каждого гражданина. Ни производство, ни хранение, ни тем более употребление их не будут больше преследоваться властями. Руководство объяснило этот шаг тем, что при существующих крайне суровых условиях жизни оно не намерено лишать людей хотя бы такой отдушины. Нашли отдушину!

Негодованию Горри не было границ. «Вот и конец, Магги, — сказал он мне сегодня утром. — Только люди, осознавшие, что гибель цивилизации предрешена, могли пойти на такое кошмарное решение. Но не могу, не хочу видеть подобного позора. Все! Больше откладывать некуда. Аппарат испытан. Не хватало еще, чтобы людоиды или взбесившиеся наркоманы вывели его из строя. Сегодня в полночь мы уходим в небытие. Подготовь себя и Огги. Только ничего не говори ей. Пусть она уснет спокойно. На десять тысяч лет…»

Что я могла ответить ему, самому близкому, самому дорогому мне человеку? Я верю ему беспредельно. Но если даже он ошибается, если мы не выйдем из состояния анабиоза, или по истечении назначенного срока нас встретит безжизненная пустыня, все равно, жизнь сейчас, здесь — окончена. Что даст несколько лишних лет, даже десятилетий мучительной агонии?

Итак, это последняя моя запись. Сегодня в полночь мы уйдем из жизни. И я заберу с собой этот дневник. Может быть, кто-нибудь прочтет его, если даже рискованный эксперимент не увенчается успехом. А может быть — это самое заветное мое желание — его прочтет наша милая крошка. Прочтет и простит своих отца и мать за то, что они прервали ее только что начинающуюся жизнь. Огги, милая, любимая наша дочурка, поверь, что только ради тебя я, сколько могла, откладывала этот страшный момент. А теперь только ради тебя все-таки решилась на него. И если — мало ли что может быть — ты окажешься среди людей, а нас с папой уже не будет, расскажи им, этим людям, что здесь написано, не дай им пережить того, что переживают сейчас наши соотечественники за бесчисленные ошибки своих предков.

Кирилл перевернул последнюю страницу и долго молчал, вновь и вновь переживая все то, что пережила эта бесконечно далекая, но ставшая сразу удивительно близкой женщина. Молчала и Огги, занятая, видимо, такими же мыслями. Наконец, она встала, медленно прошлась по комнате, подошла к столу:

— Вот и исполнилось последнее желание мамы…

— Да. И все мы, все нынешнее человечество должны быть безмерно благодарны ей за это послание-предостережение.

— А что ты думаешь о ее записи о нийоно?

— Думаю, что тревоги твоей матери слишком преувеличены. Более прав был твой отец.

— Я хотела бы надеяться на это.

— Будем надеяться вместе. А сейчас пойдем завтракать, мать заждалась, наверное.

— Да, пойдем. Только… Что ты сказал ей обо мне?

— Я сказал, что ты моя невеста.

— Ой, Кирюша… — она вспыхнула, спрятала лицо у него на груди. Но в это время в прихожей настойчиво задребезжал звонок, громко хлопнула входная дверь, и тотчас раздался густой бас Сергея: