Владимир Корчагин - Женщина в черном

— Случайная жизнестойкость, случайная устойчивость! Эдакая, если послушать тебя, концепция естественного отбора на сверхглобальном уровне! Но ладно. С тем, что ты говоришь, можно соглашаться и не соглашаться. Тут, действительно, больше риторики, чем фактов. А вернемся на нашу матушку-землю. И посмотрим хотя бы на структуру живого вещества. Здесь же высочайшая степень целесообразности, как говорится, в глаза бьет! Недаром еще Дарвин для объяснения этого факта создал так понравившуюся тебе теорию естественного отбора, и она как будто довольно убедительно объяснила эту целесообразность у высших растений и животных на всех уровнях, вплоть до клеточного. Но вот если заглянуть в клетку… Ты знаешь, что в клетках любого организма Земли, начиная с простейших бактерий, кончая человеком, есть так называемые рибосомы, особые органеллы, в которых происходит синтез белков?

— Слышал кое-что…

— Слышал кое-что! А знаешь ли, что эти сложнейшие и совершеннейшие структуры, которые абсолютно однотипны для всех живых организмов, на какой бы стадии развития те ни находились, не несут на себе никаких следов эволюции. В них даже теоретически нельзя ничего ни прибавить, ни убавить. Они будто сразу «начисто» были созданы в тех простейших организмах, которые появились еще на заре возникновения жизни и с тех пор — на протяжении миллиардов лет! — не претерпели ни малейших изменений. Это что, тоже дело случая?

— Об этом как раз я и слышал. Действительно загадка природы.

— Ага, теперь уже загадка!

— Да. А разве мало таких загадок, еще не раскрытых наукой. И если все их валить на Бога…

— Загадка загадке — рознь! А возьми человеческий мозг, его способность мыслить. Наука до сих пор не может объяснить это уникальное явление никакими химическими или физическими процессами. Я уж не говорю, что возникновение человеческого разума не может быть выведено ни из каких законов эволюции: абстрактное мышление не дает и не давало человеку ни грана перевеса в борьбе за существование. Как же возникло оно у наших предков?

— Ты хочешь сказать, что и разум создан все той же всемогущей божественной силой?

— А ты мог бы предложить какую-то иную гипотезу?

— Зачем я! Их и без меня больше чем достаточно. Начиная с той, классической, с ее «ролью труда», которой нам пудрили мозги еще в школе, кончая сверхмодерновой о разуме, принесенном откуда-то из внеземных цивилизаций. Но что ты ломишься в открытую дверь? Я и не собираюсь утверждать, что здесь наука сказала свое последнее слово. Да, она не решила еще проблемы человеческого разума. Но и твоя концепция о свехглобальном вселенском разуме не больше чем спекулятивная гипотеза. Механизм мышления еще может быть разгадан. Наличие вселенского разума не получит подтверждения никогда.

— Да тут и подтверждать нечего. Это настолько очевидно…

— Тебе, может быть, и очевидно, мне — нет!

— Тебе все неочевидно. Ты и в преступные замыслы Гридина не веришь.

— Не верю, Олег.

— А ты прислушайся все-таки к тому, что в городе говорят.

— Я докопаюсь до истины, можешь мне верить. Ну а Бог… Оставим Бога в покое. Да и Гридина пока тоже. По правде говоря, ни о том, ни о другом мы ровным счетом ничего не знаем.

Прежде, всего неделю назад, Никита не обратил бы внимания на шумную компанию подвыпивших стариков, сгрудившихся за одним из столов пивного бара. Но сегодня сам подошел к ним, прислушался, потом взял кружку пива и присел за соседний столик: старики оживленно говорили о «монстре Гридина».

— Да что ты все заладил: «гигант, гигант»? — горячился один из них, размахивая кружкой.

— А я говорю, совсем он коротышка. Мне одна очень порядочная женщина сказывала. Да! Ростом он, говорит, с десяти-двенадцатилетнего пацана, только не надо ему ни есть, ни пить, — все это он из воздуха получает. И еще, говорит, не боится он ни жары, ни морозов. И такая у него, слышь, силища, что груженый самосвал перевернуть может.

— Она что, эта женщина, сама все видела? — не унимался сосед рассказчика.

— Видела не видела, а раз говорит, стало быть, так оно и есть. Очень из себя порядочная женщина…

— Слушай ты больше этих баб. А я сам видел. Сам!

— Что же ты видел?

— А вот что. Иду я как-то мимо гридинской дачи и вижу: показалась вдруг над забором… А забор, ты знаешь, какой у них! Так вот, показалась вдруг над забором макушка головы. Крутнулась эдак в одну, в другую сторону и скрылась. Ну, думаю, не иначе, как это…