Ольга Ясницкая - Кодекс скверны. Разжигая Пламя

Завалившись на софу, Брутус закинул ноги на низкий столик. Начищенные до блеска сапоги тенью пачкали лакированную столешницу. Чаша, стоящая у края, грозила в любой момент разлить вино на белоснежную шкуру на полу.

Брутус внимательно посмотрел на Тридцать Вторую, застывшую с опущенной головой, и улыбнулся.

– Ты слышала, моя дорогая? Скоро я стану правителем пусть небольшого, но чрезвычайно могущественного государства. И если ты не наскучишь мне к тому времени, я подарю тебе что-нибудь особенное. Например, голову твоего братца на золотом блюде… Или наоборот, позволю вернуться к нему в терсентум. Всё зависит от твоих стараний угодить мне, милая. Ну и от моего настроения, конечно же. Что скажешь?

Осквернённая робко кивнула.

– Ах да, без языка не очень-то удобно отвечать, верно? Что ж, сегодня твой день, но ещё раз ляпнешь что-то невпопад – и останешься немой до конца своей жалкой жизни. Тебе всё ясно?

Почтительно поклонившись, невольница зажала себе рот рукой. На её лбу проступили морщинки, изящные брови нахмурились, а большие глаза заблестели. Регенерация довольно мучительна, и наблюдать за этим процессом одно удовольствие.

– Кажется, я задал тебе вопрос…

– Благодарю вас, господин! – выдохнула она и снова поклонилась. – Вы очень великодушны!

– Неужели? – он иронично вскинул бровь.

– Я сделаю всё, чтобы вы были довольны мной.

Брутус хмыкнул:

– Тогда можешь приступать прямо сейчас, моя дорогая.

Тридцать Вторая коснулась плеча и, щёлкнув застёжкой на платье, обнажила упругую грудь. Он со скучающим видом наблюдал, как твердеют её соски от холода – камин ещё не успел достаточно прогреть спальню.

– Избавься от всего этого, – Брутус указал на ссадины и порезы на её теле. – Я хочу всё начать с чистого листа.

– Да, мой господин.

Глубокие раны на коже стремительно затягивались, синяки желтели и исчезали прямо на глазах. Остались лишь старые шрамы, которые Брутус не позволил вовремя заживить. Теперь они будут с ней до самой смерти.

Он неспешно подошёл к прикроватной тумбе, на которой дожидались своего часа кандалы. Проведя пальцем по шипам на внутренней стороне оков, обыденными движениями Брутус закрепил цепи на кольцах в перекладинах и повернулся к осквернённой. Поняв без слов, что от неё требуется, невольница сняла браслеты, скрывающие шрамы на запястьях, и покорно подошла к ожидающему её господину.

Звонко щёлкнули наручники, шипы вонзились в нежную плоть. Брутус медленно повернул рычаг на кандалах, с наслаждением наблюдая, как сталь окрашивается алым.

Рабыня не издала ни звука. За это он ещё несколько раз прокрутил рычаг. Она стиснула зубы, но из груди всё же вырвался едва слышный стон.

– Превосходно! – сипло проговорил он и сорвал с неё приспущенное до бёдер платье.

Каждое резкое движение вынуждало её стонать от боли, и это было именно то, что сейчас хотелось слышать. Брутус нежно провёл ладонью по идеально гладкой спине, ещё не тронутой шрамами.

– Ты безупречна, – прошептал он ей на ухо и извлёк из ножен кинжал. – Сегодня особенный день и я хочу, чтобы ты чаще напоминала мне о нём.

Остриё коснулось спины и медленно поползло вниз, рассекая бархатную кожу. Брутус старательно выводил букву за буквой: ровные, строгие, без изыска, но чтобы радовали глаз. Каждую линию он прочерчивал дважды, то и дело отступая на шаг и любуясь своей работой. Кровь стекала по пояснице к стройным ножкам, тягучими каплями падала на пол, скапливаясь в лужу, но это его не заботило: металлический запах возбуждал ещё больше.

Тридцать Вторая сдавленно стонала, вздрагивала от каждого прикосновения стали, но стойко терпела, боясь разозлить его резким движением или громким вскриком.

Наконец справившись с последней буквой, он отошёл подальше и, приложив пальцы к подбородку, придирчиво осмотрел результат, как художник осматривает свой новый шедевр. Наконец удовлетворённо кивнув, Брутус вернулся к своей рабыне и провёл рукой по окровавленному бедру.

Возбуждение, испытываемое им всё это время, достигло апогея, и он, суетливо расстегнув ремень, приспустил брюки. Тридцать Вторая сдавленно вскрикнула, когда он рывком вошёл в неё. Горячая кровь стекала с его живота всё ниже и ниже, вызывая новые ощущения, наслаждаться которыми можно было бесконечно. Намотав на кулак собранные в хвост волосы, он толчками погружался в неё, другой рукой поглаживая порезы, складывающиеся в долгожданное и манящее слово – «НЕЗАВИСИМОСТЬ».